Альваро Кункейро - Человек, который был похож на Ореста

— А ведь он к тому же шутник и, зная, что ты шпион Эгиста, вполне мог сказать: «Ты ошибся, меня зовут Орестом».

— Орестом! — повторил испуганный сириец громким голосом.

В этот миг они шли под сводами, где были сложены дрова, и эхо отозвалось со всех сторон, словно кто-то убегал, повторяя последний слог рокового имени.

Эгист проснулся первым, ибо привык жить по-военному, встал, вышел за дверь маяка, помочился, сидя на корточках, сделал гимнастику и умыл лицо морской водой, которая осталась после прилива в расселине скалы. Глядя на море, он представлял себе, как корабль Ореста приближался к берегу и плыл на свет маяка, который показывал ему путь среди рифов; как в эту самую минуту мститель сходит на берег в соседней бухте и как они оба — убийца и его будущая жертва — неизбежно встретятся у городских ворот, подобно двум прямым, образующим угол. Разведя накануне огонь на маяке, Эгист сам приблизил свою неотвратимую погибель. Царь всегда развлекался, выдумывая разные совпадения, и обычно потом начинал бояться, что реальности вздумается подражать его умозаключениям. Вернувшись в зал с колоннами, который служил им спальней, чтобы собрать чемодан, свернуть одеяла и упаковать плоские и витые ракушки для подарка Клитемнестре, Эгист застал всю компанию за завтраком — путешественники подкреплялись остатками вчерашнего ужина, а интендант угощал сирийца Рахела хлебом, смоченным в масле. Было великолепное осеннее утро. Кричали чайки, споря между собой из-за крошек, что кидал им юноша с лютней, а от углей костра, разведенного накануне на верхней площадке маяка, до сих пор поднималось густое белое облачко: такой дым бывает от очага, где горят ивовые прутья; он радует взор моряка, который, издали видя его, понимает по этому знаку, что жена, встав пораньше, уже развела огонь.

Эгист и Эвмон договорились возвращаться через земли графства Вадо-де-ла-Торре, однако микенскому царю не хотелось заходить в замок и видеться с доньей Инес де лос Аморес. Когда-то он посулил ей музыкальную шкатулку из резной слоновой кости с рельефом, изображавшим даму с единорогом, а потом заложил вещицу в Эзмирне [30] Порт на востоке Турции. и взял три эскудо задатка.

— Я тогда был молод, — сказал Эгист, — и пообещал вернуться в царство доньи Инес, владычицы Вадо, которая вечно выбирает возлюбленных и никогда не выходит замуж, с музыкальной шкатулкой, чтобы отплатить за ее страстный поцелуй, но тут появилась Клитемнестра — дальнейшая моя судьба вам известна, и вы понимаете, почему я не смог позволить себе столь изысканных удовольствий.

Эгист не желал также воспользоваться переправой; он боялся быть узнанным лодочником Филипо, который служил ему в стародавние времена, когда еще цари распоряжались реками. Все остальные могут переправиться там — это так чудесно: завести лошадей на палубу и плыть по течению от развалин моста до скалы на противоположном берегу, доверившись лодочнику, что встанет на корме со своим длинным шестом. Он же на своем Сольферино отправится к мосту, который находится в миле отсюда, и подъедет к постоялому двору Мантинео как раз к обеду. На том и порешили: Эгист покинет компанию возле холмов Повешенного. Так назывались две одинаковые горы, что разделяли морской берег и долину реки. Склоны, глядевшие на море, словно отутюженные соленым ветром, были бесплодны: песчаные прогалины сменялись оврагами без единого деревца; слои красноватой глины перемежались с валунами. Склоны, спускавшиеся в долину, поросли густым лесом — местные жители называли его сельвой. Дорога, ведущая на равнину, шла через заросли каштанов, расширялась на опушке буковой рощи, пряталась в тенистой дубраве и терялась внизу на заливных лугах среди тополей и берез. Крестьянские наделы разделялись ивовыми кустами и яблонями; беленые стены низеньких домиков сейчас, осенью, были украшены пунцовыми листьями плюща.

Эвмона заинтересовало название холмов, и интендант, который, сведя дружбу с Рахелом, теперь не отдалялся от компании и казался более разговорчивым, поведал ему такую историю. Один прокаженный, услышав страшный диагноз от местного врача, покинул свой дом и отправился бродить по дорогам, прося подаяния и звеня колокольчиком, чтобы прохожие сторонились его. Он оставил красивую молодую жену, и она поклялась хранить верность и обещала каждую пятницу оставлять ему у источника возле дороги — тут рассказчик показал своим спутникам это место — постный обед. По пятницам люди обычно отдают нищим мясо, оставшееся от обеда в четверг, боясь, что оно испортится до субботы, а прокаженный, мечтавший излечиться, считал воздержание непременным условием чуда, о котором он молил святых. Но вот однажды бедняга не нашел на условленном месте трески и печеных яблок и стал думать, не заболела ли жена и как ему теперь быть. Пока он размышлял, прибежал их дворовый пес, очень любивший своего хозяина, неся в зубах ботинок; по желтому цвету кожи прокаженный узнал башмак врача, который, объявив его больным, изгнал из деревни. Несчастный, считая, что болезнь и бесчестье — чересчур тяжелая ноша для одного человека, повесился на единственном дереве, которое растет здесь, — вон на той сосне.

— Повешенного снимали шестами, так как все боялись заразиться, — продолжил интендант, — к поясу у него был привязан за шнурки башмак врача. Поблизости оказался другой прокаженный, он осмотрел покойника и во всеуслышание заявил, что тот здоров. Вдове пришлось отсюда уехать, а врач никогда больше не осмеливался ставить такой диагноз мужьям молодых женщин, даже если был в нем уверен.

Цари распрощались, и, глядя, как Эгист заставляет старого Сольферино идти мелкой рысью, Эвмон решил попросить Рахела прислать нового коня, чтобы подарить другу на прощание. Никогда еще с далеких дней юности Эгисту не приходилось скакать на воле, подставив лицо солнцу. Птицы свистели в зарослях ольхи, вороны кружились над пашней, прямо над его головой описывал плавные круги ястреб, высматривая крольчонка. Что люди называют жизнью? Неожиданно сердце старого царя забилось быстрее, словно помолодев. Он даже отважился промурлыкать начало романса о рыцаре; держа наперевес копье, украшенное флажком, герой спешил на выручку прекрасной пленнице. Увидев на опушке леса молодой ясень, Эгист спешился, вытащил нож, срезал прямую ветку, счистил кору, сострогал сучки и привязал шнурком от камзола на тонкий конец свой кинжал и зеленый платок, в который сморкался во время приемов. Обзаведясь таким образом копьем с флажком, Эгист поехал рысью по полянам: иногда он загораживался от солнца ладонью и всматривался в даль — нет ли врага, или задерживался в раздумье на распутьях, как герои рыцарских романов, изображенные на гравюрах. Даже буланый Сольферино, заразившись воодушевлением хозяина, скакал, высоко подбрасывая передние ноги, как делал в манеже в лучшие времена. Царь время от времени склонял голову, приветствуя воображаемых встречных путников, представляя себе героев византийских романов, которые когда-то читал им в дворцовой зале Солотетес. Когда Эгист выехал из зарослей серебристых тополей возле грота, мимо пробежала молодая косуля, вспугнув диких голубей, пивших воду из ключа. Вдруг животное приостановилось и нежно поглядело на царя. А может, это прибежала сюда из Арденнского леса, спасаясь от охотников, заколдованная принцесса?