Жан Жионо - Гусар на крыше

Мужчина заржал, словно раненая лошадь, и рухнул. Анджело сумел оторваться от своих преследователей, бросился направо и тотчас же свернул на другую, ведущую вниз, под своды, улицу.

Он бросился бежать со всех ног, мысленно повторяя: «Только бы не оказаться в тупике. Теперь это вопрос жизни или смерти. Тогда ведь мне придется убивать». Эта мысль успокоила и даже ободрила его. Он остановился, взял поудобнее в правую руку свой разряженный пистолет. «Если я изо всех сил нанесу удар стальным дулом сверху вниз, и если мне еще удастся попасть по голове, то я уложу голубчика. Так из дичи я могу превратиться в охотника и не удирать, словно загнанный кролик. Все зависит от меня. Я спрячусь в углу за дверью. Если я одному или двоим проломлю голову — а они этого заслуживают, — то другие одумаются. Ну а если нет, тогда уж я буду стрелять. И помогай мне Бог… Дорого они мне за все заплатят». Он был на седьмом небе от счастья.

Он затаился. Вскоре он услышал шарканье сандалий, осторожно спускавшихся вниз по улице. Его преследователи прошли мимо него на расстоянии вытянутой руки. Их было человек десять. Один сказал тихо:

— Ему что, правительство платит за сапоги?

— Ну а кто же еще? — ответил другой голос.

«И это народ», — подумал Анджело. Это удержало его руку. «До чего же мерзок был этот тихий голос. Он не мог скрыть зависти к моим сапогам. Теперь понятно, почему они считают меня способным на это. Не может быть, чтобы они были искренни», — добавил он, немного подумав. [10]

Он совершенно не думал о грозившей ему опасности. Люди в сандалиях дошли до конца улицы, но, ничего не услышав, немного посовещались и кого-то позвали. Им откликнулись с соседних улиц. Потом они заговорили в полный голос, и Анджело понял, что они решили перекрыть все выходы из квартала.

— Он наверняка здесь, — сказал властный голос. — Что же, вы позволите, чтобы правительство, которое хочет смерти рабочих, травило вас, как бездомных собак? Возвращайтесь и ищите как следует. Он нам нужен.

«Ну что ж, тем хуже. Значит, придется кое-кого отправить на тот свет, — сказал себе Анджело. — Наверняка кое-кого все это очень забавляет».

Он взял заряженный пистолет в правую руку, а пустой зажал в левой.

Он плотно прижался к стене и вдруг почувствовал, что доски, на которые он опирался, поддаются. Это была неплотно закрытая на щеколду дверь.

Чутко прислушиваясь к шарканью сандалий, Анджело сунул пистолет под мышку и попытался повернуть деревянную ручку. Дверь открылась, он вошел, закрыл ее за собой и, затаив дыхание, замер в темноте.

Он долго прислушивался к звукам, доносившимся с улицы. Но, обыскав все (Анджело слышал, как они ощупывают дверь, чтобы убедиться, что его тут нет), его преследователи, громко разговаривая, остановились в конце улицы, чтобы караулить его.

Он прислушался к звукам в доме. Дом, без сомнения, был пуст. Он высек огонь и подул на фитиль своего огнива, чтобы хоть немного осмотреться. Насколько он мог разглядеть, это был коридор довольно зажиточного дома. Наконец он увидел недалеко от двери маленькую этажерку, а на ней подсвечник и несколько фосфорных спичек. Он зажег свечу.

То, что он принял за коридор, оказалось прихожей. Наверх вела широкая лестница. Не было ни мебели, ни картин, но перила лестницы в камышовой оплетке говорили о многом.

Анджело сознательно стал шуметь, даже кашлять. Он стоял посредине прихожей с подсвечником в руке и смотрел на ведущую на второй этаж лестницу, вдоль которой вились прекрасные перила.

«В одной рубашке, да еще разорванной, я, должно быть, не слишком красиво выгляжу. Но как бы я ни выглядел, я стою здесь со свечой и не пытаюсь скрыться. Так что вряд ли меня можно принять за грабителя». Он даже осмелился сказать вслух, правда не слишком громко, но зато самым изысканным тоном:

— Есть тут кто-нибудь?

Где-то бегали крысы, стены издали что-то вроде вздоха: это потрескивала их деревянная обшивка, живущая своей собственной деревянной жизнью.

«Ну что же, я, пожалуй, поднимусь», — сказал он себе.

Он не решался открыть дверь слева от столика, где он нашел подсвечник. Он боялся, что его застанут за этим занятием и примут за вора.

Он стал подниматься с высоко поднятой свечой, не сводя глаз с больших дверей на галерее. Одна из дверей была приоткрыта. Он сказал:

— Сударь или сударыня, не волнуйтесь, я дворянин.

В ответ ни звука, ни шороха. Он поднялся на площадку. Приоткрытая дверь не шелохнулась. Однако, опустив глаза, он увидел в просвете какой-то меховой шар, с очень длинной шерстью, на которую пламя его свечи бросало золотистые блики.

Он вздрогнул. Но испуг его был непродолжительным, так как он понял, что это женские волосы. Ему послышался голос «маленького француза»: «Давно не было такого мощного десанта азиатской холеры».

— А, ну конечно, — сказал Анджело. — Теперь все понятно, — добавил он, все еще не решаясь подойти. Он был потрясен красотой этих рассыпанных по полу волос; сквозь их великолепную, отливающую золотом россыпь проглядывали неясные очертания голубоватого профиля.

Это была очень молодая женщина или девушка: все еще красивая, несмотря на яростный оскал ослепительно белых зубов. Ее худое посиневшее лицо казалось выточенным из оникса. Она лежала на извергнутых ею нечистотах. Однако тело было не тронуто тлением. Она, должно быть, умерла очень быстро от сухой холеры. Сквозь полотняную ночную рубашку виднелся почерневший живот, синие бедра и ноги, согнутые, как у готового к прыжку кузнечика.

Анджело открыл дверь, перешагнул через труп. Войдя в комнату, он увидел следы предсмертной агонии, по всей вероятности очень непродолжительной. Женщина успела только вскочить с постели и броситься, оставляя на полу следы испражнений, прямо к двери, где она и упала. Все прочее осталось в неприкосновенности: на мраморном столе комода стояли часы под стеклянным колпаком, два бронзовых канделябра, инкрустированная перламутром шкатулка, дагерротипы; с одного из них, гордо подбоченясь, смотрел высокомерный старик в венгерке с брандебурами и со свирепо торчащими усами; на другом за пианино сидела женщина, опустив на клавиши свои длинные, хищные пальцы, у нее были темные волосы. Рядом с дагерротипами стояла стеклянная чашечка со шпильками для волос, цветок из ракушек, шнурки для корсета. За часами флакончик с одеколоном, бутылочка с мятной водой и коробочка с нюхательной солью. По обе стороны от комода высокие окна с частым переплетом были задернуты старинными репсовыми шторами. За окнами — сад. Сквозь темную массу листвы просвечивали звезды. Три кресла. На спинке одного из них — два длинных черных чулка и резиновая подвязка. Круглый столик, ваза с бумажными цветами, полог постели, кровать, шкаф. Рядом со шкафом — прикрытая гобеленом дверца. Около двери стул; на нем белье, панталоны и вышитые нижние юбки.