Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— Что вы мне тут плетете? — недовольно кривится пастор. — Все это сказки.

— В конце концов все обнаруживается, — невозмутимо продолжает Куфальт. — Хотя кое-кто, конечно, охотно прибрал бы деньги к рукам.

— Ничего не понимаю. Мне кажется, пастор Цумпе как раз и не обнаружил этих денег в конверте? Все это дело представляется мне весьма неясным.

— А вы позвоните в полицию, все сразу и прояснится. Или еще лучше — напишите господину пастору Цумпе. И он вам наверняка ответит: Куфальт — отвратительный тип, но на этот раз не лепит чернуху.

— Не лепит — чего?

— Ну, значит, правду говорит.

— Хорошо, я напишу, но горе вам, если хоть одно слово не подтвердится. Я ни минуты не колеблясь передам вас полиции.

— И я опять загремлю за решетку, ясное дело, господин пастор.

Пастор безнадежно вздыхает:

— Ну хоть пока ведите себя примерно.

Куфальт перегибается через стол. Сейчас он накален до предела. И уже ничего не боится. А потому и шипит прямо в лицо ошарашенному такой наглостью пастору:

— Когда вам в следующий раз случится разговаривать со старым арестантом, перво-наперво вежливо поздоровайтесь с ним. И в присутствии хорошеньких девушек не спрашивайте его, не попал ли он за решетку из-за баб. Лучше предложите ему сесть. И не орите на него. Мы давно привыкли, что на нас орут все кому не лень, господин пастор, мы от этого только свирепеем и прем на рожон… И жизнь уже не кажется нам пресной, как суп без соли. В следующий раз стоит, вероятно, попробовать другую тональность, Moll вместо Dur [12] Moll — мягкое звучание, мягко ( ит. ). Dur — жесткое звучание, жестко ( ит. ). , и дружелюбие вместо враждебности. До свиданья, господин пастор.

— Стоять! — рычит пастор. — Вас надо немедля…

— Вышвырнуть из приюта, так, что ли? — спокойно интересуется Куфальт.

— Да что и говорить! Ладно, идите, работайте. Все вы не стоите того, чтобы…

— Конечно, мы все недостойны трудов господина пастора. До свиданья, господин пастор!

— Идите же! Идите! И скажите фройляйн Мацке, чтобы вошла.

— До свиданья, господин пастор!

— Ну, ладно. До свиданья.

В субботу студент вдруг заявляет за ужином:

— Хочу пойти прогуляться. Может, кто-нибудь из вас захочет составить мне компанию?

Куфальт и Беербоом уже настолько освоились, что как по команде поворачивают головы и вопросительно глядят на Зайденцопфа. Но тот настроен весьма миролюбиво:

— Почему бы не погулять? Вечер такой чудесный, тепло…

Госпожа Зайденцопф не упускает случая заметить:

— Но ровно в десять входную дверь запирают и потом уже не откроют.

— Тогда сверим наши часы, — отвечает ей Петерсен. — Сейчас двадцать минут восьмого…

А Беербоом начинает канючить:

— Я пойду гулять только, если господин Зайденцопф даст мне денег. Без денег я и носа на улицу не высуну, без денег тебя всяк норовит облаять.

— Тогда я скоренько рассчитаюсь с ними обоими, господин Петерсен.

Длится эта процедура, однако, довольно долго. Куфальт стоит у окна в коридоре и глядит на медленно темнеющий сад, из-за двери бюро доносятся два голоса, то накаляющиеся до крика, то затихающие до шепота. Контуры кустов постепенно сливаются с темным фоном садовой ограды, в то время как верхушки деревьев еще озарены последними лучами солнца. За дверью голос Беербоома скулит униженно, а бас Зайденцопфа гремит грозовыми раскатами. Наконец дверь распахивается, и Зайденцопф кричит:

— Убирайтесь вон, наглец! Сейчас же убирайтесь! Одно расстройство с вами! Ни пфеннига больше не дам. Входите, дорогой Куфальт.

Куфальт входит.

— Ну, вы проработали пока всего три дня. За чистку машинки в четверг вам полагается, ну, скажем, пятьдесят пфеннигов…

— Вы же сами сказали — одну марку.

Долгий взгляд.

— Ну, хорошо, одну марку. За пятницу и субботу по семьсот адресов в день — кстати, Куфальт, это очень мало, да и напечатано безобразно, — шесть марок за тысячу, значит, восемь сорок, а всего заработано вами девять марок сорок пфеннигов. С вас причитается за пять дней — питание и ночлег — по две с половиной марки в день, то есть двенадцать пятьдесят. Таким образом, вы остаетесь должны нам три марки десять, которые мы и снимем с вашего счета. Все ясно?

— Отнюдь! — решительно заявляет Куфальт и набирает побольше воздуху в легкие. — Ишь как у вас все просто получается. Почему это с меня вычитаете за пять дней?

— День прибытия считается за полный день.

— Но я ведь только ужинал.

— Неважно, таковы правила, вы сами подписались под ними.

— А пятый день откуда?

— А пятый — это воскресенье, то есть завтра.

— И за него я должен платить почему-то вперед? Тоже согласно вашим правилам?

— Зато при следующем расчете этот день не зачтут. К вашей же выгоде.

— Значит, я не зарабатываю здесь даже на свое содержание?

— Придет со временем, мой юный друг, все еще придет.

— На этой машинке особо много не наработаешь.

— Нет, нет, это вы напрасно. Поработайте-ка на ней с полгода.

— Но мне сейчас нужны деньги и на будущую неделю.

Зайденцопф хмурится и мрачнеет.

— Только в среду я дал вам три марки. Сколько же еще нужно?

— Десять марок.

— Это абсолютно исключено. Пастор Марцетус никогда этого не разрешит. Десять марок в неделю на карманные расходы! Таким манером мы только приучили бы вас к расточительности!

Куфальт мрачнеет:

— Я хочу вам кое-что сказать, господин Зайденцопф. Ведь деньги, которые мне приходится у вас выпрашивать, мои. И мне противно, что все время приходится клянчить. В среду вы мне сказали, что я в любое время могу получить свои деньги. Вы ведь не имеете обыкновения лгать, господин Зайденцопф?

— Зачем вам нужно так много денег? Объясните мне по-человечески, я постараюсь понять!

— Во-первых, на почтовые расходы.

— На почтовые расходы? Какие у вас могут быть почтовые расходы? Ваши родные не хотят вас знать, — с кем же вы собираетесь переписываться?

— Хочу разослать свои данные вместе с просьбой о работе по специальности.

— Это выброшенные деньги, пустая затея. Кто вас возьмет? Потерпите, пока мы узнаем вас поближе и сможем рекомендовать на хорошее место. Еще на что вам нужны деньги?

— Надо отдать белье в стирку.

— Десять марок на стирку? Что вы собираетесь отдавать? Одну рубашку и один воротничок! Нижнее белье можете спокойно носить две недели, я тоже меняю не чаще. Восьмидесяти пфеннигов на это за глаза хватит. Ну, еще на что?

Их голоса то взлетают под потолок, то опускаются до свистящего шепота. Через четверть часа Куфальт признает себя побежденным несмотря на то, что дважды повышал голос и один раз стукнул кулаком по столу. Он выходит из бюро с пятью отвоеванными марками в кармане.