Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— Господин Маак! Господин Куфальт! Сдайте готовую работу. Верните адресные книги. Приведите в порядок свое рабочее место. Наденьте пальто и шляпы. Мы встретимся с вами в прихожей.

Остальные лишь на мгновенье поднимают головы и тут же вновь принимаются за работу, лишь вечный нытик Беербоом заводит свою обычную песню:

— О господи, значит, вы совсем отсюда уходите? Когда же я-то выберусь из этой шарашкиной конторы? Хорошо вам. Не пойму только, почему это вас выбрали, Куфальт. Вы ведь пишете не больше семисот адресов.

Куфальт пожимает руку Мергенталю и уже в дверях произносит в пространство: «Всего доброго!» В прихожей его уже ждет Зайденцопф:

— А где же господин Маак? А, вот и вы, дорогой Маак. Ну, пошли. Нам надо поторопиться, у меня сегодня куча дел. Чудесный нынче денек, прямо божья благодать, да и вообще лето в этом году на редкость удачное…

Пожилой коротышка с черной курчавой бородой семенит между ними, высокими, молчаливыми парнями, и без умолку тараторит.

Наконец Куфальт не выдерживает:

— Куда мы, собственно, идем, господин Зайденцопф?

— Молчок, мой юный друг. Тсс! — останавливает его папаша Зайденцопф. — Умейте ждать. Терпенье, мой друг, терпенье. Вас отличили, избрав среди многих других. Слышали ли вы о таком машинописном бюро «Престо», лучшем в Гамбурге? Вскоре сами увидите, сами убедитесь.

И у кассы надземки:

— Ну, как, господа, не желаете ли сами приобрести для себя билеты? Ну уж ладно, я заплачу, потом вычтем эту сумму из вашего заработка. Или даже… — он борется с собой и наконец принимает героическое решение: — Да, покажем, что мы можем быть щедрыми. Отнесем этот расход на счет бюро.

Зайденцопф находит свободное местечко и садится. Маак и Куфальт стоят у дверей и курят.

Первым заговаривает Куфальт:

— Я так рад, что в новое бюро мы попадаем вместе.

— Рад? А говорят, что Яух — сволочь, каких мало.

— Какой Яух?

— Ну этот прыщавый толстячок, что к нам заглядывал. Он у них там заведующий.

— Это точно? Ну, Маак, а мне ни слова не сказали! Там такая же шарага, как у нас? А там можно заработать побольше?

— Ну, разве что пошлют временно на какую-нибудь фирму. Или же писать под диктовку. Но до тех пор много воды утечет. А сперва опять засадят за адреса. Потом дадут писать копии аттестатов и прочее в том же роде. И если дело пойдет хорошо, а главное, если ваш нос понравится Яуху, вас могут временно послать на фирму.

— А ведь в правилах сказано, что нас следует как можно меньше держать в писчих конторах и как можно скорее отправлять на производство.

— Знаешь, друг, что я тебе на это скажу: все это брехня. И выдумано для того, чтобы запросто выставить нас на улицу, если им что-то не понравится или работы будет мало. Вот я, я работаю у них уже полтора года, а меня до сих пор даже не застраховали на случай потери работы. И если заболею, должен обращаться к благотворителям и выпрашивать врачебную помощь, зато им не приходится тратиться на больничную кассу.

— Но ведь по закону все, работающие по найму, должны быть застрахованы!

— Ну и темный же ты! Мы работаем на благотворительное общество. И деньги, которые нам платят в конце недели, мы получаем из милости. И никаких прав у нас нет!

— Ну знаешь ли…

— Знаю. Знаю, что надо бы сделать. Надо подобрать трех-четырех надежных парней и разжиться парой-другой монет. Я уж и так из кожи вон лезу, чтобы скопить хоть немного, но этот чертов ханжа Марцетус считает, что больше трех марок в день зарабатывать вредно — деньги разлагают.

— А как ты думаешь, — сам-то он тоже по три марки в день получает?

— Вот именно! Разве тебе заработать больше двадцати марок в неделю? Все пальцы отобьешь, тогда, может, и набежит двадцать одна или двадцать две. Но тут они сразу делают кислую мину и норовят опять снизить расценки. Вот возьми меня. Я живу тут с одной. Она продавщица, получает шестьдесят пять марок в месяц. Много ли тут отложишь?

— Как ты думаешь, можно прожить на сто марок в месяц? — робко спрашивает Куфальт.

— Запросто! И еще останется! Сколько ты платишь за комнату?

— Двадцать пять!

— И зря. Найду тебе за пятнадцать. Или даже за двенадцать. Что человеку надо? Койку и стул. Все остальное — ерунда, если хочешь выбиться в люди. Убирать свою каморку под крышей будешь сам. Вот и считай: еда утром и вечером — пятьдесят пфеннигов, днем — еще пятьдесят…

— За пятьдесят пфеннигов нигде не пообедаешь!

— Кто сказал «обедать»? Ты что — хочешь каждый день обедать по-настоящему? Кто может себе это позволить в наше время? Хлеб, маргарин, копченая селедка, поллитра молока — на этом вполне можно продержаться: и ослабнуть не ослабнешь, и этот (жест рукой) торчком не встанет. В воскресенье можешь пообедать как следует — не дороже девяноста пфеннигов. Вот и смотри: пятнадцать марок за комнату, тридцать пять максимум за еду, ну, на стирку марок пять, еще пять на кино и курево — в месяц выходит за все про все шестьдесят. Может, мне удастся и девушку тебе подыскать, которая бы хоть немного сама зарабатывала. Тогда и стирка отпадет, и за комнату пополам.

— Вон ты как устраиваешься! — говорит Куфальт восхищенно, а про себя решает жить по-другому.

— А что прикажешь делать? Подумай, и если захочешь, только скажи, — комнату я тебе найду.

Поезд останавливается. Люди входят и выходят. Поезд трогается.

— А скажи, — мнется Куфальт, — ты ни разу не подумал, что бабки можно добыть и более легким путем?

Молчание.

Наконец Маак решается:

— По правде сказать, друг, мы, само собой, всегда об этом подумываем. И зарекаться я не хочу. Я не из тех, кто кричит: «Ни за что!» Почем знать, как жизнь повернется? Может, моя девушка меня бросит — подвернется ей какой-нибудь богатый фраер, или, может, вдруг подзалетит. Ведь вот еще свинство — резинки-то эти тоже нашему брату не по карману! Так что хочешь не хочешь, а возьмешь и запустишь лапу куда не надо. Но пока — завязал, хватит, сыт по горло.

— Ну а так что хорошего ты видишь в жизни? Все, что получше, стоит денег, а ты смотри и облизывайся.

— А я и не зарекаюсь. Потому что не знаю, выдержу или нет. Но ведь жизнь может и так повернуться, что устроишься где-то марок на сто сорок или сто шестьдесят. А пока я пробую пробиться таким манером.

— Ну как, дорогие мои друзья, успели полюбоваться видом порта при ярком солнце? «Кап Аркона» стоит у причала, заметили? Прекрасное судно! Можем гордиться тем, что мы немцы!

— Так точно, господин Зайденцопф!

— А теперь, дорогие, я поведу вас в наше машинописное бюро «Престо». Смотрите, не опозорьте нашу «Мирную обитель». Докажите, что мы в вас не ошиблись.

Оба бормочут что-то неразборчивое.

Потом все поднимаются по лестнице здания, занятого разными конторами, и останавливаются у вывески: «Машинописное бюро „Престо“. Переписка любых текстов. Неслыханно дешево! Неслыханно быстро! Неслыханно точно!»