Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— А пошли они все в зад, — и Зайденцопф с Мергенталем, и этот их распрекрасный святоша Марцетус! Я теперь вообще ничего не делаю, вчера только сорок адресов написал! Ух и разъярились они!

Он сияет.

— Так ваши денежки скоро кончатся, — замечает Куфальт.

— Мои денежки? Они все равно уже почти кончились. А мне плевать. Скоро вообще не будет в них нужды.

Куфальт пристально вглядывается в желтое, исступленное лицо.

— Выбросьте это из головы, Беербоом. Наверняка попадетесь в первый же раз.

— Подумаешь! — Беербоом опять сияет. — Ну и пускай. Зато буду знать, что имел то, чего хотел.

Куфальт настолько ошарашен, что не сразу приступает к расспросам. Но на эту тему вечно болтливый нытик Беербоом не желает распространяться.

— Вот увидите. Впрочем, может, ничего и не сделаю.

Но Куфальт не отстает:

— А с Бертольдом вы, случайно, не встречались?

Беербоом делает пренебрежительный жест:

— С кем? С Бертольдом? Встречался, как же, как же. Он теперь проживает на улице Ланге Райе. У него там шик-блеск, видать, как сыр в масле катается.

— Только не связывайтесь с Бертольдом! — предостерегает Куфальт.

— С ним связываться? Что я, кретин, что ли? Я пошел получить обратно свои три марки, так он выставил меня еще на пять и дал честное слово, что первого числа вернет двадцать. — И без всякого перехода вдруг начинает жалобно ныть в своей обычной манере: — Как вы думаете, я получу эти деньги? Думаете, он отдаст? Ведь должен же отдать, верно? Я ведь могу и в суд на него подать, правда?

— Кажется, вы сказали, что скоро у вас вообще не будет нужды в деньгах? — замечает Куфальт.

— Да бросьте вы. — Беербоом вдруг опять мрачнеет. — Деньги всегда нужны. Думаете, я подарю Бертольду свои кровные? Как бы не так!

Нет, интересным собеседником Беербоома никак не назовешь, а все же с ним легче, чем одному, если ждешь, когда хлопнет входная дверь, легкие быстрые каблучки простучат по передней, и ты услышишь две-три обыденные фразы, вполголоса брошенные матери.

— Да помолчите вы хоть минуту! — вдруг вскидывается Куфальт, обрывая Беербоома на полуслове. — Да, да, входите, пожалуйста.

Да, это она постучалась в дверь, как нарочно теперь, когда тут торчит Беербоом, она пришла к нему.

Лиза остановилась на пороге, Беербоом неуверенно поднялся со стула и уставился на нее.

— Можно предложить вам чаю — вам и вашему другу?

О, нынче она так благосклонна! Или что-то задумала? Может, у нее сегодня что-то сорвалось, вот она и вспомнила о жильце, зашла предложить им с Беербоомом чаю.

Беербоом сразу заторопился:

— Нет-нет, мне не надо. Мне пора. К десяти я должен вернуться в приют.

И Куфальт выпаливает вне себя от бешенства:

— Беербоом! Я же вам сказал: если вы хоть раз…

А Лиза Бен все стоит на пороге, переводя глаза с одного на другого. И Беербоому хочется быстренько загладить свой промах:

— Я вовсе не его друг. Господин Куфальт лишь изредка приглашает меня зайти. — И добавляет для вящей убедительности: — У нас с ним нет ничего общего.

На Лизе светло-голубое платье без рукавов с неглубоким квадратным вырезом. Волосы — вероятно, из-за жары — распущены и легким ореолом обрамляют ее лицо, а рот по-детски полуоткрыт.

— Ну, значит, я пойду приготовлю вам чай, — говорит она, как бы не слыша Беербоома. — Вода сейчас закипит.

Но не уходит. Наоборот, она прикрывает за собой дверь и говорит:

— Вы, может быть, представите мне своего друга?

— Беербоом, — сквозь зубы цедит Куфальт. — Фройляйн Бен.

— В каком же приюте вы живете, господин Беербоом? — спрашивает она.

На Куфальта она и не глядит.

— Да как вам сказать, — мямлит Беербоом. — Даже не знаю… — И вдруг его осеняет: — Настоящей психушкой это не назовешь, но я ведь и впрямь слегка со сдвигом. — И, явно гордясь тем, как ловко он выкрутился, еще и добавляет для ясности: — Потому-то мне и разрешается иногда заходить к господину Куфальту.

Куфальт чувствует, что от крайнего отчаяния на него накатывает приступ неудержимого хохота, но Лиза даже не улыбается. Присев на краешек плюшевого кресла, она ласково смотрит на Беербоома.

— Как это — «со сдвигом»? То есть, как это — «слегка со сдвигом»?

— О, знаете, это долго объяснять, а мне на самом деле пора, — Беербоом напряженно соображает, как бы ему не навредить Куфальту, и наконец говорит: — Видите ли, фройляйн, это связано с женщинами. Не могу же я вам рассказывать о таких вещах, верно?

— Вот оно что! — возражает Лиза. — Уверена, что понимаю в этих вещах больше, чем вы думаете.

И очень вдумчиво разглядывает Беербоома, потом переводит взгляд на Куфальта. А тот уже дрожит от страха, — ведь глядя на них обоих, так легко обо всем догадаться! Почувствовала же она, как он ночами желал ее и боялся себя выдать, желал и боялся. Они с Беербоомом оба скованные, заторможенные, и мозги у таких всегда со сдвигом — ей нетрудно сообразить.

И вдруг она улыбается как ни в чем не бывало:

— Ну расскажите же, хоть немножко. Я остановлю вас, если вы зайдете слишком далеко.

«Ей бы только помучить», — думает Куфальт, а вслух говорит:

— Между прочим, вода для чая наверняка давно кипит, фройляйн Бен. Я только в том смысле… Вы ведь хотели…

Окончательно смутившись под ее взглядом, он умолкает.

— Да, совсем забыла вам сказать, господин Куфальт, — заявляет Лиза. — Мать говорит, на днях приходил тут один, в штатском и с бляхой, понимаете, какое дело. О вас справлялся. Пропадаете ли вечерами, водятся ли деньжата, с кем встречаетесь и все такое.

Она умолкает и не глядит уже в сторону Куфальта, все ее внимание приковано к Беербоому.

— Не понимаю, с чего бы это… — Куфальт как громом поражен.

— Просто чтобы вы были в курсе, — говорит Лиза. — А нам с матерью все равно. Ну, так что же с вами, господин Беербоом?

Куфальт стоит столбом, словно прирос к полу. Он и раздавлен, и счастлив, потому что его не гонят. И в то же время ему стыдно перед ней — ведь она все поняла, и скорее всего уже давно. Что же теперь будет?

Он глядит и глядит на нее, но она уже забыла о нем, до того увлеклась беседой с Беербоомом, — щеки порозовели, глаза блестят, так она возбуждена. Вот встает с кресла, подходит к Беербоому, подсаживается к нему на тахту, они начинают шептаться… Сколько же ей лет? Двадцать один? Двадцать два? Никак не больше.

— Дело в том, — говорит Беербоом, — что стоит мне посмотреть на женщину, и я сразу начинаю думать об этом. Понимаете? Всегда только об этом. И если хочу поболтать или погулять с какой-нибудь одной, вспоминаю о них всех. И не могу решиться… Столько лет…

— А сколько?

— Одиннадцать. И асе одиннадцать я думал только об этом, а теперь столько всего навалилось, и все такое разное, понимаете…