Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

Куфальт молчит, словно воды в рот набрал. «Хоть бы Маак сказал что-нибудь!» Но Маак тоже молчит, то и дело поправляет очки и молчит. Он, конечно, злится, потому что Куфальт никогда ему про эту дочку не рассказывал и равнодушно выслушивал его описания предлагаемых девиц. А оказывается, дело было совсем в другом!

— Значит, так, — после затянувшегося молчания подытоживает беседу Марцетус. — Посмотрим еще неделю. Если с работой не наладится — то есть получится меньше восемнадцати марок в неделю, — нам придется отказаться от ваших услуг, господин Куфальт. Кроме того, я скажу господину Яуху, чтобы он оставил вас в покое, дабы не давать повода к разговорам о запугивании. До свидания, господа! Ах, одну минутку, господин Маак! Нет-нет, господин Куфальт, вы можете идти.

Только после работы Куфальту удается поговорить с Мааком без помех: в бюро соглядатаев и доносчиков пруд пруди. Солнце еще ярко светит, и они медленно спускаются по набережной Альстера, пересекают Глокенгисерваль и выходят на берег Аусенальстера, по-летнему усеянный белыми парусами и пароходиками.

— Чего ему, собственно, было от тебя надо? — начинает разговор Куфальт.

— А, обычные игры, — отмахивается Маак. — Все надсмотрщики в них играют. Хочет натравить нас друг на друга. Зависть, она, знаешь…

— Да ладно уж, расскажи толком, — просит Куфальт. Он слегка встревожился, только сейчас до него дошло, каково бы ему было в бюро без Маака.

— Завтра мне светит временная работа в какой-то экспортной конторе. И если понравлюсь, меня там оставят. Так он сказал.

— Ага. Ну а ты что?

— Обернись! — шепчет Маак. — Быстро, быстро!

Он хватает Куфальта под руку и тащит к дереву, за которым пристроился долговязый парень с соломенной шляпой в руках, глубокомысленно наблюдающий за резвящимися на воде жителями Гамбурга.

— Добрый вечер, господин Пациг.

Долговязый явно смущен, он приветствует их, помахав шляпой, и эхом откликается:

— Добрый вечер…

— Вот это и было главным условием, Куфальт: работу в экспортной конторе я получу только в том случае, если перестану общаться с тобой. Понимаешь, какое дело: негоже преступнику общаться с себе подобными, ничего хорошего они друг от друга не почерпнут.

Они оба хмуро разглядывают юнца, а тот с каждой минутой все сильнее заливается краской.

— Да я просто прогуляться вышел, — оправдывается бывший растратчик.

— Вот так, и теперь место в экспортной конторе получит господин Пациг.

Указательным пальцем Маак поправляет очки на переносице, затем с глубокомысленным видом трет подбородок. Хотя на Мааке все поношенное, вид у него всегда безукоризненный: свежевыбрит, руки ухожены и брюки отлично выглажены.

— А ведь подхалимство ему, пожалуй, когда-нибудь боком выйдет, как ты думаешь? — небрежно спрашивает Маак.

Куфальт не отвечает, он неотрывно глядит на Пацига, который теперь, наоборот, бел как полотно.

— Да я, правда, только прогуляться вышел, — заверяет тот еще раз. — Правда-правда, честное слово…

— Как же, как же, — издевается Маак. — Прямо от дверей бюро за нами следом…

— Берегись! — успевает крикнуть Куфальт.

Но Маак уже получил удар хуком в челюсть — совсем неплохо для такого задохлика, как Пациг.

— А пошли вы все.. — говорит он и с удовольствием смотрит, как Маак потирает подбородок. Потом энергично напяливает соломенную шляпу, бросает «до свидания» и собирается уйти.

— Минуточку, — останавливает его Маак. — Минуточку, Пациг. Вы в самом деле просто гуляли, Пациг?

— Еще врезать, да? Мало тебе?

— Разве тебя не подослали выследить нас? Яух или, скажем, пастор?

— Я вам сейчас кое-что скажу, — заявляет Пациг, напуская на себя важный вид. — Да такое, что ахнете! Вы, старые уголовники, много о себе воображаете. И поплевываете на всех, потому что отмотали пять лет или там десять. А я всего полгода сидел…

— Погоди-ка, — перебивает его Маак.

— Не, не буду годить. Полгода или десять — все одно: мне так же трудно вернуться в нормальную жизнь, как и вам, да чего там, мне еще труднее, потому как вы держитесь друг за друга, а мне не за кого…

— Погоди, погоди же! Слушай! А как насчет настучать?

— Стукнул я на тебя хоть раз? Или на этого размазню, твоего дружка? Гляди, как бы он тебя не заложил, на него это больше похоже…

— Опять нарываешься, Пациг…

— А что — схлопочу еще раз по роже, да? — спрашивает Пациг и нагло ухмыляется. — Ясное дело, мне приходится ползать на брюхе и шестерить перед Яухом и пастором, но чтобы еще и стучать — и не подумаю! В жизни стукачом не был — ни в тюряге, ни на воле. Но вы-то, вы, только своих за людей считаете, а я, мол, чужой, красный, думаете, ваша круговая порука — это и есть солидарность? А на самом-то деле вся ваша братия — просто бандиты… Думаешь, если ты здоров, как бык, то можешь любому на голову… Своим только и можешь, да и то не всем, а что такое солидарность, так ты об этом и понятия не имеешь, вот что я тебе скажу!

Он так распалился, что опять сдернул соломенную шляпу и размахивал ею перед самым носом Маака.

— Ну ладно, кончай тут махать, а то еще карточку мне попортишь, — говорит Маак, смягчаясь. — Понял я, куда ты клонишь: такие, как ты, хотят, чтобы все люди были счастливы и чтобы все было по справедливости и прочую чепуху. Я политикой не занимаюсь, думаю только о себе и о своей бабе. Иногда, может, еще и о Куфальте и паре-тройке настоящих парней, которых как раз и ищу…

— Разве так ищут? Тут таким дельцем запахло, а ты ничего и не чуешь, — что, угадал?

Он выжидательно переводит взгляд с одного на другого и, заметив, что Маак и впрямь ошарашен, вдруг разражается хохотом. А тот бормочет:

— Какое еще дельце? Да будет тебе известно, я со всем этим завязал, так и доложи своему Яуху.

— Да не заводись ты по новой. Я говорю о настоящем деле, то есть о большом заказе для нашей конторы. Не заметил разве, что Яух каждое утро названивает по телефону, а потом убегает в город?

— Ну и что? — хором спрашивают оба.

— А то, что нам заказывают двести пятьдесят тысяч адресов, может, даже триста тысяч. Оптовая торговля текстилем. Реклама тканей к осенне-зимнему сезону.

— Было бы здорово, если бы нашей конторе достался такой заказ. На месяц работы бы хватило, — соглашается Маак.

Но Пациг опять закатывается:

— Вот именно — если бы достался! Яух требует двенадцать марок за тысячу адресов, включая раскладывание по конвертам и наклеивание марок, а машинописное бюро «Цито», что в Гросер Буршта, наверное, согласится на одиннадцать. Только там одни халтурщики. Если бы кто-нибудь взялся за эту работенку по десять или, еще того лучше, по девять марок за тысячу…

Он умолкает, как бы замечтавшись. И добавляет для вящей убедительности: