Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— А вы, Фассе? Дойчман? Загер? Эзер? Монте?

— Еще и денег требуют! — взвизгивает Монте. — Это при таком-то обращении!

Долгое тягостное молчание.

— Да, для чего мы вас заведующим выбрали? — еще раз затрагивает эту тему Енш.

— А все Куфальт, он эту кашу заварил, — злобно бросает Эзер.

— Ну и дураки же мы были! По тысяче семьсот адресов в день — ни хрена себе!

— Дерьма вкрутую! — орет Загер и трахает кулаком по столу.

— Дерьмо! — вторит ему Фассе.

И вдруг все орут «Дерьмо!» и, словно обезумев, колотят кулаками по столу и мечутся по комнате в припадке отчаяния: ах, какая жалость, зря они бросили свою прекрасную работу у Яуха, зря!

— Минуточку! — властно произносит Маак, и мало-помалу все успокаиваются.

И Маак говорит — надо сказать, вид у Маака внушительный, прямо-таки безукоризненный: лицо бледное, сосредоточенное, очки в тонкой золотой оправе, — итак, Маак говорит:

— При условии, что деньги мы все же соберем…

— Дерьмо!

— Извините! Я убежден, что у вас у всех есть деньги — за исключением, может быть, Эмиля.

— У меня их нет, — подтверждает Монте. — Хотите, чтобы я у вас работал, дайте мне аванс.

— Итак, при условии, что деньги мы соберем и завтра приступим к работе, послезавтра мы получим от фирмы девяносто три марки пятьдесят за первые десять тысяч адресов и каждый следующий день будем получать столько же. Это и есть наш заработок…

— Если бы да кабы!

— Поэтому я предлагаю выплачивать на первых порах только по двадцать пять марок в неделю, пока не вернем вкладчикам их деньги. Из денег фирмы. Каждый вкладчик получит за десять марок, сданные в общий фонд, уже пятнадцать — как возмещение за риск.

Все молчат и тяжело дышат.

— Если мое предложение будет принято, — торопится закрепить эту мысль Маак, — я готов внести сто марок.

Еще минуту длится молчание. И тогда Маак добавляет нарочито мечтательным тоном:

— Зато потом получу сто пятьдесят!

— Почему это сто марок? — вскидывается Енш. — Почему именно вы — сто марок? Тогда я тоже даю сто!

— И я!

— И я!

— Столько нам и не нужно.

— А я — сто пятьдесят! — старается перекричать всех Куфальт.

— А у меня только сорок и есть. — Монте опять обижен. — Почему-то на мою долю всегда приходится меньше всех.

Оглушительный хохот.

— Гляди-ка, наш херувимчик тоже чует — деньгами запахло!

— А то — аванс ему подавай, ишь чего захотел!

— Значит, так, — опять берет слово Маак, — денежный вопрос можно считать решенным в том смысле, что каждый из нас вносит сорок марок…

— Но обратно получим шестьдесят!

— Само собой! Тогда я прошу всех побыстрее сходить домой и принести деньги. Сегодня нужно еще переделать кучу дел.

Все разбегаются по домам.

— Монте! Слушай, друг, если не вернешься, мы тебя так и так найдем!

— Да приду я, приду, — отмахивается тот. — Раз мне за сорок шестьдесят светит!

Куфальт и Маак остаются одни. Маак разлиновывает лист бумаги, пишет столбиком фамилии всей восьмерки, начиная с себя, и против каждой ставит цифру сорок. Потом вынимает из потрепанного красного бумажника две двадцатки, бережно кладет их на стол и расписывается: «Получено. Петер Маак».

Затем берет из рук Куфальта еще сорок, снова расписывается в получении и с улыбкой глядит в глаза Куфальта.

— Дурачье вы все! Думаете, ни за что ни про что получите по двадцатке, а не соображаете, что ее у вас же вычтут из заработка.

— Ну, ты даешь! — Куфальт ошеломлен. — Значит, ты с самого начала это знал? А вдруг бы все это поняли?

— Я только тебе одному и говорю, — отвечает Маак. — Надеюсь, они не успеют ничего сообразить до того, как выложат бабки.

Получилось все на самом деле зд о рово — и впрямь лучше не придумаешь!

Оказалось, что все — за исключением вечно неряшливого Эзера и как всегда расфранченного Монте, — все остальные поняли и оценили по достоинству торжественность и важность момента: не только принесли деньги, но и переоделись. Даже грубиян Енш тщательно побрился и выглядел чуть ли не элегантным, а Дойчман несмотря на жару напялил визитку и котелок.

Все обступили его и наперебой стали выражать свое восхищение; Дойчман принимал их шумные восторги с несколько снисходительным удовлетворением. Маак тоже по достоинству оценил его внешний вид, сказав:

— Ну, Дойчман, тебе сам бог велел пойти вместе с Фассе и снять для нас помещение. По возможности недалеко от фирмы — как она называется-то?

— «Эмиль Гнуцман, наследник Штилинга», — подсказал Куфальт.

— Ну, хорошо. Одной комнаты вполне хватит. По мне хоть под самой крышей. Но чтобы было светло! И не дороже тридцати марок…

— Я, конечно, постараюсь, но…

— Ни в коем случае не дороже!! Вот деньги, распишись в получении. И не забудь взять расписку у домовладельца…

— Понято, — говорит Дойчман. — Сделаем. Кто возьмет на себя лампы?

— Погоди-ка. Господин Енш…

— Кончай выламываться! Теперь все мы тут на «ты», раз уж наши денежки в общем котле.

Маак, как всегда, вежлив:

— Благодарю, Енш. Тогда так: прошу тебя, отправляйтесь сейчас же с Загером и Монте на поиски мебели. Может, удастся получить что-нибудь напрокат, а нет — купите просто козлы. Потом прибьем к ним доски. И еще три-четыре подержанные лампы на блоках. Вот тебе деньги, распишись. Квитанции принесешь.

— Само собой. Чего зря молоть языком?

— А мы с Куфальтом пойдем раздобывать машинки. В половине восьмого встретимся здесь, у Куфальта, и расскажем друг другу, как обстоят дела. — И тут же добавляет с глубокой тревогой в голосе: — Только смотрите, ребята, надо расстараться, чтобы завтра утром мы могли сесть за машинки и работать.

— Ты достань машинки, а уж мебель я обеспечу.

— А я комнату.

— А мне что делать? — спрашивает Эзер.

— А для тебя, — с какой-то преувеличенной торжественностью тянет Маак, и видно, что у него язык не поворачивается сказать то, что он хочет. — Для тебя у меня задание особого свойства…

— Чего тянешь, выкладывай. Я уже понял, что мне достанется самая грязная работа.

— Ну почему? Просто я не знаю, может, тебе это будет неприятно. И потому хочу сперва кое о чем спросить. Я как-то слышал…

— Да не тяни ты! — не выдерживает Енш.

— Говори. Я слушаю, — спокойно вставляет Эзер. — Отчего не послушать, не сразу же в морду.

— Ну, в общем, я кое-что слышал о тебе, Эзер, — опять мнется Маак, — но, может быть, это одна брехня…

— Ну все, сейчас уже я врежу! — рявкает Енш.

— Насчет фальшивых денег… — неуверенно заканчивает Маак.

У Эзера, долговязого, нескладного парня лет за тридцать, лицо костистое, с резкими чертами, волосы ярко-рыжие, а руки длинные-предлинные, и пальцы на них какие-то странные, будто на шарнирах.