Жак Шардон - Эпиталама

Он задержал свой взгляд на пальцах Берты, совсем не изменившихся пальцах маленькой девочки, казавшейся когда-то ему столь рассудительной. Внезапно он привстал, словно ужаленный другим, более острым желанием, и пристально посмотрел ей в глаза. Ладони его скользнули по руке Берты к плечу, потом он резко отдернул их, пытаясь скрыть нетерпеливую, с трудом сдерживаемую чувственность.

Он сел рядом с Бертой и обнял ее за плечи; прижавшись к ней головой, он, казалось, заснул. Он опять взял ее руку, отпустил, дотронулся до ее плеча, потом сел у ее ног, но тут же встал, словно ему никак не удавалось найти места, которое вполне устроило бы его.

Берта, молчаливая и неподвижная, ощущала себя вновь во власти прежней, совсем было позабытой слабости, чувствовала волнение плоти, казалось, уже навсегда остывшей и теперь яростно пробуждающейся, словно вдруг напомнившее о себе тело девственницы. Она сразу же узнала эту силу, которая быстро одурманивает и побеждает, которой не могут противостоять ни рассудок, ни слова, но она не отталкивала Андре, не пыталась защищаться, как будто опасность исходила не от него; с неожиданной готовностью она предалась чувству, какое, наверное, испытывает тонущий человек. На мгновение ей вспомнился тот момент, когда она сказала себе: «Что со мной будет потом? Ну и пусть! Значит, так все и должно было случиться: я погибшая женщина, но это меня не волнует».

Внезапно она отстранила голову, и тело ее напряглось, словно перед попыткой к бессильному бегству; Андре, сжав ее плечи, целовал ткань платья возле ее шеи. Он тянулся губами к ее откинутому назад, покрывшемуся испариной лицу; он уже видел расслабившиеся перед близким поцелуем губы Берты, ждавшей его с покорностью и счастьем.

Но тут робость остановила Андре. У него возникло опасение, что поцелуй окажется как бы навязанным ей; ему же хотелось, чтобы все отвечало ее желаниям, и он пробормотал:

— Берта, ну зачем предаваться размышлениям?

— Вы ужасны, — проговорила она слабым голосом, опустив глаза и приглаживая волосы, словно после бега, и добавила:

— Подумать только, что это вы находитесь сейчас здесь. И что здесь с вами я.

Ища себе оправдания, она сказала:

— Я могла попасться только на дружбе; на дружбе к такому человеку, как вы.

Он услышал лишь слово, которое польстило его самолюбию, и, стремясь поблагодарить ее, воскликнул:

— Я так восхищен вами!

— Все это очень странно, — продолжала Берта. — Достаточно всего одного мгновения и немного дерзости — и ты уже не узнаешь себя. Становишься другой женщиной. Даже я, самая спокойная, самая гордая! Как мало все-таки надо, чтобы смутить покой человека… Стоит просто по рассеянности посмотреть мужчине в глаза, всего на долю секунды задержать на нем взгляд, и два-три дня его мысли будут заняты тобой. Бедное человеческое сердце! А я-то так презирала эту его слабость. Считала себя такой сильной! А, оказывается, все дело в простой снисходительности! Конечно, малейшая искорка нежности во взгляде сразу же пробуждает интерес. А стоит прикоснуться руками, и уже начинаешь верить, что это взаимная любовь. Мы все так легко попадаемся. Трудности приходят потом.

— Всегда такая мудрая, всегда рассудительная.

— Нет, мой милый Андре, — проговорила Берта, беря его руку, — вы же видите, что я вовсе не мудрая.

— Вы сомневаетесь во мне. Вы думаете, что это фантазия. Сейчас я не могу доказать вам, что моя жизнь изменилась, что я все время думаю о вас. Когда мы возвратимся в Париж, вы увидите!

— Вот видите! Вы уже говорите: «Когда мы будем в Париже». Вам уже требуется что-нибудь новенькое! А новое длится совсем недолго. Вы думаете, что любите меня, как друга, — мы много по-дружески беседовали в Париже, но не незнакомка ли вам понравилась? Незнакомка — та удивительная, трепетавшая от ваших слов женщина, которую вы никак не ожидали встретить во мне. По мере того как вы будете меня узнавать, эта женщина исчезнет вместе с вашим изумлением. Я тоже думаю о завтрашнем дне.

Она произнесла эти слова ласковым голосом, словно не хотела верить в то, что говорит.

— Нет! Мне нравитесь именно вы! Вы сами! — запротестовал Андре, скользя пальцами по запястью Берты под тканью рукава.

Ока прислонилась спиной к дереву и медленно, серьезным голосом проговорила:

— Я говорю вам это, потому что знаю.

В порыве нежности и доверчивости, в порыве высшей душевной самоотдачи она добавила:

— Знаете, я любила человека, я любила его… Ах! Бедный мой Андре! Я его любила…

Андре, пытавшийся просунуть ладонь между плечом Берты и стволом дерева, казалось, не слышал ее.

Она заметила это и замолчала.

— Ваш муж возвращается на этой неделе?

— Он приезжает в воскресенье вечером.

— А! В воскресенье… Как мне нравится это колье! — проговорил он, касаясь пальцами груди Берты.

Он подыскивал какую-нибудь фразу или ласку, которая восстановила бы между ними атмосферу близости, но сумбурный поток их мыслей уже успел отдалить их друг от друга.

— Будет лучше, если вы пойдете, — сказала Берта. — Мы не можем возвращаться вместе.

— Уже? Вы хотите, чтобы я ушел?! В вас что-то переменилось! Берта! — проговорил Андре, беря ее руки. — Посмотрите на меня. Я вас не узнаю.

— Нет, мой милый Андре, — сказала она, поднимаясь, — я все та же, просто сейчас я думаю о возвращении.

— Прошу вас, еще рано!..

— Нам нужно расстаться сейчас, уверяю вас. Завтра в три часа я пойду к госпоже Грассен; на обратном пути зайду к вам, и вы меня проводите.

— Опять дорога! Дорога — это такая скука! Берта! — произнес он, глядя на нее с легкой смиренной улыбкой, — мне хотелось бы поцеловать вас.

— Ну, будьте благоразумны, уходите… Мы увидимся завтра.

Стоя перед Бертой, не двигаясь с места, все с той же улыбкой на губах, он шептал глухим, но настойчивым голосом:

— Мне хотелось бы поцеловать вас сейчас же!

— Идите, — сказала она, легонько отталкивая его.

Он схватил руку Берты, порывисто притянул ее к себе и слегка коснулся ее лица пресным поцелуем.

— Ну, идите же! — проговорила она, не глядя на него.

И, вдруг садясь, словно под тяжестью усталости, она подумала: «Вот и все, чего ему хотелось!»

Она смахивала с подола юбки приставшие к нему мшинки; подняв голову, она заметила катившуюся по дороге коляску. Следом за ней шагал Андре. «Что он, в сущности, представляет собой, этот мальчик?» — подумала она, вспомнив его тонкие руки и красное лицо.

Когда Берта вошла в дом, госпожа Дегуи еще не возвращалась. Она позвонила, вызывая Селину, сняла шляпу и положила ее на стол в гостиной. Берта чувствовала себя усталой. Она села за круглый столик, и Селина подала чай; Берта пила маленькими глотками, медленно намазывала маслом тартинки, пытаясь превратить свой сиротливый полдник в нечто вроде отвлекающего занятия, в разрядку для мозга.