Жак Шардон - Эпиталама

«Что сегодня со мной произошло? — подумала она вдруг. — Я почувствовала себя пропащей. Я готова была принять его поцелуй. Я ждала его. Я бы согласилась на все. И потом я стала говорить! Что я там сказала? Во всяком случае эти слова отдалили нас друг от друга, слова, которые ничего не значили, которые я произносила, потому что нужно было что-то говорить, простые слова, я их сейчас вспоминаю, да и говорила-то, собственно, даже не я. Часто такие слова произносил Альбер. Но почему я оттолкнула его, когда он, уходя, хотел меня обнять? Я сидела и глядела в землю. Я собиралась впервые рассказать о себе и так разволновалась, что не осмелилась поднять глаз. Я собиралась рассказать о таких вещах, о которых никогда не говорят. И вот в эту столь важную для меня минуту я почувствовала, что он думает только о себе, только о своем удовольствии. Я видела его ужасный взгляд и то, чего он добивался, когда я предлагала ему самое дорогое, что у меня есть, и о чем он даже не догадывался».

Она попыталась прогнать это впечатление, воскрешая в памяти образ молодого человека, который раньше ей нравился и который всегда отличался таким обаянием и тактом. Но тут она снова ощутила на себе прикосновение рук Андре и, словно дотронувшись под обманчивым маскарадным костюмом до незнакомого ей и внушающего опасение существа, снова подумала: «Что он все-таки за человек, этот мальчик?»

В комнату принесли лампу. Берта села у стола, ее взгляд остановился на фотографиях в рамке из рисованных цветов; в стекле отражался свет настольной лампы. На нее смотрели портреты тетки Кристины, детей, Фернана и одна фотография Альбера, когда он был еще женихом.

«Интересно, походил он когда-нибудь на этот портрет? — подумала Берта, пытаясь припомнить его прежнее лицо, еще совсем недавно постоянно преследовавшее ее, а теперь с таким трудом воскрешаемое в памяти. — Я не люблю это фото, — сказала себе Берта, еще раз поглядев на него. — Лицо приятное, но какое-то пустое, без души и без жизни; таким он был в молодости. Мы оба были тогда молодыми! Мы еще не жили вместе. Что за испытание — жить вместе! Сколько нужно пролить слез, через какую борьбу и какие недоразумения пройти, прежде чем решишься открыть друг другу душу! Я думала, что он меня не любит, что он избегает меня. Теперь я знаю, что он любит меня настолько, насколько может. А убегает он от самого себя, всегда и везде, где бы ни оказался — бедный, не ведающий покоя человек!»

Она встала и, словно обращаясь к другому, невидимому существу, вечно присутствующему в ней и знающему ее жизнь, мысленно сказала себе: «Неужели ради того, чтобы немного узнать тебя, нужно было так любить и вытерпеть столько страданий!»

«Я поговорю с ним, я отстранюсь от него мягко, не раня его, — размышляла Берта, одеваясь, чтобы идти к госпоже Грассен. — Он проводит меня. По дороге мы побеседуем». Она не думала о том, что будет говорить, но чувствовала, что легко найдет нужные слова.

Она стала искать в чемодане юбку из розового шелка, но потом остановила свой выбор на платье, пожалуй, слишком элегантном для Нуазика, но которое показалось ей подходящим для визита к госпоже Грассен. «Он его еще ни разу не видел на мне, оно ему очень понравится», — подумала она, возвращаясь к зеркалу.

Выйдя от госпожи Грассен, она нанесла короткий визит госпоже Шоран и предложила Андре проводить ее.

— Андре, — сказала она вдруг, как только они миновали сад Клози. — Мы должны забыть эти последние дни. И мы должны остаться друзьями.

Еще до того как Берта начала говорить, Андре уже почувствовал, что сегодня она другая, и не без иронии и злости подумал: «Взбалмошная женщина, без темперамента и не способная на любовь. Этим обделенным чувственностью женщинам в жизни всегда не хватает равновесия. Они капризны и не оправдывают надежд… Сколько времени я потерял!» — размышлял он, уже строя различные планы своей будущей работы.

Берте хотелось, чтобы Андре сохранил к ней нежность, продолжал бы восхищаться ею и оставался бы слегка влюбленным. Она заметила его холодный вид и, раздосадованная, забыв, что пришла прощаться, стала думать только о том, как бы удержать его, изображая на лице притворную грусть.

Взволнованным голосом она произнесла:

— Мне пришлось собрать все силы, чтобы сказать вам об этом. Это мой долг.

Андре подумал: «Женщина — сплошное разочарование!» Но, чувствуя, что надо что-то ответить, он сказал:

— Я понимаю вас.

— Вы забудете меня…

— Нет! — торжественным тоном возразил он.

Мягким голосом, опустив задумчивый взгляд и словно не решаясь смотреть на нее, он добавил:

— Я уверен, вы жалеете…

— Я ни о чем не жалею, — произнесла она медленно, подавляя эмоции.

Какое-то время они шли молча.

— Вы ведь навестите меня, когда мы возвратимся в Париж? — спросила Берта.

— Да.

Они остановились перед калиткой.

— До свидания, — произнесла она с мечтательной улыбкой, задержав руку Андре.

«Какой ужас! — подумала Берта, быстрой походкой направляясь к себе в комнату. — Из малодушия, из жалкого тщеславия я играла эту роль, играла глазами, голосом, паузами; привлекла даже сердце к этому унижению».

Она остановилась перед зеркалом и, посмотрев на себя строгим взглядом, заключила:

«Да, это ты!»

Она сорвала с себя шляпу, расстегнула платье и сбросила его прямо под ноги, как нечто грязное, потом, сев на стул, стала нервно расшнуровывать свои высокие изящные ботинки; затем, полураздетая, принялась расхаживать взад и вперед по комнате среди разбросанной одежды, без дела, без цели, с какой-то внезапно навалившейся усталостью.

«Это не я виновата!» — мысленно сказала она, бросившись на кровать, чтобы заглушить подушкой крик и рыдания. «Нет! — размышляла она, непрерывно вытирая глаза маленьким, мокрым и теплым от слез носовым платком. — Нет! Моя подлинная суть не там, не в моей молодости, не в безумии и не в химерах, которые только смущают и вводят в заблуждение!»

Она вдруг вспомнила о том, что вскоре возвращается Альбер; и в тот момент, когда она думала о его возвращении, ей казалось, что она устремляется из какого-то душного узилища на волю, к более возвышенным, более светлым просторам своего существа, в атмосферу искренности и покоя, где становится, наконец, легко дышать.

Казалось, случившееся не привнесло в ее жизнь ничего нового, и тем не менее все стало совсем по-другому. «Почему? — подумала она, удивленная тем, что одна простая мысль в корне изменила ее видение мира и преобразила ее душу; пытаясь вспомнить эту мысль, она вдруг остановилась, слегка нахмурила брови, сосредоточилась на последних воспоминаниях и подумала: „Любить то, что знаешь… искренность… Быть самой собой, по-настоящему друг для друга… И прежде всего самоотверженность, отказ от всех благ…“» И теперь, когда она предавалась размышлениям об Альбере, она обретала вовсе не прошлое, сотканное из мук и ошибок, а глубину нерасторжимой близости.