Жак Шардон - Эпиталама

— Вы уже видели пьесу Сикара? — спросила госпожа Катрфаж, глядя в тарелку господина Пакари.

— Да, мадам, и нахожу, что это просто возмутительно. Нас позорят перед иностранцами, ведь те судят о наших женщинах по таким картинам. Я не знаю, что вы думаете о современной литературе. Что касается меня, то я люблю Бальзака…

Он взял свой бокал и отпил глоток, бросая взгляд на девушку в белом, сидевшую рядом с его сыном.

Не глядя на него, господин Катрфаж прислушивался к словам господина Пакари. Он обращался к госпоже Селерье, но говорил специально для Пакари, каждым своим словом стараясь уколоть своего влиятельного коллегу, которого не переваривал.

— Я редко хожу в театр, — сказал он тоном небрежного превосходства, — но от пьесы Сикара я получил большое удовольствие. В зале шептались.

Он посмотрел на господина де Жермине:

— Разве вы не согласны со мной, дорогой мой генеральный управляющий?

Госпожа Дегуи повернулась к блюду с фруктами, которое ей подавали; беря в руку серебряные ножницы, она украдкой взглянула на дочь с нежностью и восхищением; к этому примешивалось ощущение одиночества, испытываемое ею за этим длинным роскошным столом.

Берту посадили рядом с Альбером. На другом конце стола, между огнями канделябров и корзиной цветов, она видела жениха с невестой.

— Ей очень идет голубое, — сказала она.

— Вы тоже сегодня великолепно выглядите, — вполголоса сказал Альбер. — Мне кажется, Реймон уже обратил на это внимание.

— Реймон очень мил, — сказала Берта, невольно улыбаясь, слишком возбужденная от всего этого изобилия жизни вокруг нее, от горячей радости, заполнявшей ее сердце.

Альбер замолчал, лицо его приняло сердитое выражение; потом тихо, чтобы одна лишь Берта была в состоянии различить слова, прошептал:

— Мы не сможем больше видеться у Кастанье.

Берта выждала, когда шум голосов вокруг них снова усилился, и сказала:

— Вы думаете, он что-то подозревает?

— Нет.

Альбер посмотрел в сторону жениха и невесты, но ему была видна лишь рука Одетты.

— Какая все-таки зловещая штука, эта женитьба!

— Все, что ест господин Катрфаж, кажется таким вкусным! — сказала Берта, продолжая улыбаться. — Взгляните-ка на него. Вы не находите, что та груша, которую он щупает своими длинными пальцами, выглядит необыкновенно аппетитно?

— Старый гурман, — ответил Альбер. — Он строит из себя любителя картин, но в глубине души всегда искренне желал только вкусно поесть.

Госпожа Катрфаж осторожно положила кисти рук на край стола, наклонила голову, пристально глядя на мужа, и поднялась, в то время как слуга отодвигал ее стул.

Реймон предложил руку госпоже Этер и проводил ее в гостиную.

Господин Пакари отказался сесть и очень прямо стоял возле кресла господина Катрфажа. Альбер хотел было поговорить с госпожой Дегуи, но повернулся к господину Катрфажу.

— Вы ведь были когда-то заядлым курильщиком? — спросил он.

— Да, действительно, но в моем возрасте приходится себя беречь. Я не смог бы так долго оставаться на ногах, как ваш отец. Я уже старик.

— Мне кажется, для своего возраста вы прекрасно выглядите, — любезно произнесла госпожа Дегуи, подвигая свое кресло поближе.

— И тем не менее я старик, — сказал господин Катрфаж, обращаясь к госпоже Дегуи, но так, чтобы господин Пакари мог его услышать. — Впрочем, я на это не жалуюсь. Надо просто-напросто уметь стареть.

Он оперся головой о спинку кресла с выражением умиротворения на лице; его маленькие, необыкновенно живые глаза блестели после выпитого шампанского.

— Надо стать совсем маленьким, совсем сморщенным, совсем сухоньким. Сделаться незаметным для смерти, тогда она забудет про вас.

Господин де Жермине отошел в глубь гостиной посмотреть на картины. Еще с тех пор как он впервые получил должность супрефекта, он утвердился во мнении, что всегда и везде будет персоной номер один, но теперь в гостиных Парижа его стремление царить и находиться в центре всеобщего внимания не вызывало ни у кого большого отклика, и он мучился от тайных уколов самолюбия.

В малой гостиной дамы рассматривали подарки. Одетта открыла витрину, чтобы показать Сюзанне Дюброка вазу, подаренную господином де Жермине, которая украшала когда-то дворец китайского императора.

Берта, наблюдавшая за Альбером через открытую дверь, незаметно отделилась от группы и пошла к нему. Ее белое платье из газа казалось совсем простым, но стоило ей встать и пройтись, как маленькие, набегающие друг на друга воланы словно ожили, и на них сдержанно, подобно блестящей росе, засверкали крохотные жемчужинки.

Альбер смотрел, как она идет к нему, светлая, грациозная, стройная, с прической чуть более высокой, чем обычно.

— У вас такой страдальческий вид, — сказала она.

— Я не люблю ближнего своего, — сказал Альбер, делая шаг назад, за ножку торшера. — Во время таких собраний я чувствую себя диким, злым, бесчеловечным. Я нахожу, что люди некрасивы и глупы, потому что они ранят меня, сами того не замечая. Мне хочется куда-нибудь убежать. Вы еще меня не знаете. Вы не знаете, как мне приходилось страдать, когда я был ребенком.

Она бросила на него взгляд, сияющий и нежный, потом опустила глаза.

— Вы не такой уж плохой, — сказала она.

Он сжал зубы с каким-то горьким вздохом.

Она взглянула на него еще раз, и лучезарная уверенность ее взора словно говорила: «Я знаю все, что, как вам кажется, вы от меня скрыли. Вам не удастся испугать меня. Я вас изучила». Но, заметив в этот момент госпожу Этер, она отвернулась к лампе, как бы небрежно дотронулась до абажура своим маленьким веером из тюля с блестками и прошептала, не глядя на Альбера:

— Сегодня я так люблю тебя!..

— Это замечательный фрукт, — опять заговорил господин де Жермине голосом, в котором после смерти жены у него вдруг появились какие-то особенно умильные интонации.

Реймон слушал его, направляясь к двери кабинета, но старался ничего не отвечать.

— Извините меня, — сказал он, — я пойду выкурю еще одну сигару.

Войдя в кабинет, освещенный двумя канделябрами, он не сразу заметил Кастанье и Одетту, сидящих на кожаном диване, за огромным букетом цветов.

— Не уходите, — сказал Кастанье, — мы очень общительная пара… Ну как? Видели моего дядю? Поразил он вас?

— Что вы хотите сказать?

— Он показался вам очень глупым?

— Вы несносны! — сказала Одетта, прижимая пальцы к губам Кастанье.

В кабинет вошел Альбер, тут же вышел обратно и встал в проеме двери. Он наблюдал за Бертой, которая сидела в гостиной возле своей матери. Почувствовав его призывный взгляд, Берта отошла от госпожи Дегуи, остановилась на мгновение у фортепьяно и подошла к Альберу.

— Мне хочется поцеловать тебя, — сказал он глухим голосом.