Жак Шардон - Эпиталама

Помолчав, он сказал:

— Кажется, это звук шагов, там, наверху. Они что, вернулись?

— Я видела его сегодня утром.

— Знаешь, — с закрытыми глазами тихо говорил Альбер, лаская ее обнаженную руку, прижавшись головой к теплому телу под тонким батистом, — знаешь… Ты можешь украшать свой камин, как тебе нравится. Я совершенно напрасно тебя обидел. Я тебе объясню. Я был раздражен, потому что ты меня не поняла…

Он стал объяснять свою мысль, которую Берта так и не смогла угадать сквозь его молчание; сейчас она об этом уже не вспоминала. Вся ее тревога растворилась в объединившей их светлой нежности.

Они замолчали.

Вдалеке послышался звук автомобильного гудка. Потом в безмолвии улицы раздалось тоненькое позвякивание бубенчика.

— Ты еще не спишь? — спросил Альбер.

Помолчав, он добавил:

— Я пригласил Морисе к нам на ужин в четверг. Можно пригласить еще Жюльенов.

— Морисе? Ты думаешь?

— Ну конечно, он простой. Раньше он часто приходил сюда ужинать.

Берта чувствовала Альбера рядом, она слышала любимый голос, звучавший возле самого ее уха; ей все еще было непривычно прикосновение этого мужского тела, к которому она прижималась с опаской, словно оно принадлежало не Альберу, лежавшему рядом в ночи, а было лишь олицетворением всего мужского начала, еще до конца не познанного и потому немного пугающего.

— Что-то ты нас совсем позабыл, — говорил Альбер, усаживая Ансена в большое кресло. — Мы тебя ждали каждый вечер. После ужина мы всегда дома.

Да я в начале зимы заболел; только с прошлого месяца удалось возобновить чтение лекций.

— В прошлый раз вы еще выглядели усталым, — любезно сказала Берта, вспоминая, что она забыла спросить его, как он себя чувствует, когда он приходил к ним ужинать.

— Кстати, ты ведь знаешь Морисе! — сказал Альбер.

Он заметил, что прервал Берту на полуслове, и, улыбаясь, повернулся к ней.

— Моя жена относится к нему с большой симпатией. Судить о нем по первому впечатлению не следует. Это несчастный человек, он не может расстаться с Парижем; ужинает, где придется, лишь бы как-то провести вечер.

— А почему ты так хочешь отправить его в деревню? — спросил Ансена, стараясь распрямить спину, чтобы просторное кресло не поглотило его. — Ведь чтобы вынести одиночество, нужно быть если не садовником или монахом, то хотя бы охотником. Неужели ты думаешь, что мыслитель, в отличие от дурака, может прожить одними мыслями? После работы писатель тоже нуждается в отдыхе. Свет — это прекрасное убежище и отличное развлечение. Достаточно компании из трех человек, и ты перестаешь принадлежать себе.

— Да, ты прав, — сказал Альбер, не думая о том, что он говорит, а только стараясь воскресить утраченное взаимопонимание и непринужденность их разговоров.

Ансена встал — так ему удобнее было говорить. В ответ на какое-то возражение Альбера он непроизвольно шагнул ему навстречу и воскликнул:

— Бедный мой друг!

В этот момент он заметил, как Альбер взглянул на Берту, и понял, что его пылкость вызывает у них улыбку.

Он сел и сказал вполголоса:

— Во всяком случае, его первая книга мне нравится.

Помолчав, он добавил:

— Смотри-ка! У вас есть фортепьяно. Ведь его раньше не было в этом углу, или я ошибаюсь?

— Фортепьяно стояло в маленькой гостиной.

— Это вы, мадам, играете на нем?

— Когда-то играла, а теперь уже, наверное, все позабыла.

— Она играет превосходно. Тебе нужно непременно вернуться к этому занятию.

— Да, мадам, техника теряется быстро. Даже величайшие виртуозы играют гаммы каждый день; совсем, как их ученики. Увы, владение чем-либо обычно недолговечно.

— Такова жизнь, — сказал Альбер. — Все течет, все изменяется.

— Такова жизнь, — повторил Ансена.

Он говорил как-то рассеянно, и его взгляд настойчиво останавливался то на Берте, то на Альбере.

— Нет, ты не совсем справедлив в том, что касается таланта Морисе, — вдруг заговорил Альбер. — Наши отцы потеряли много времени в литературных спорах. Конечно, задача писателя — воспроизводить действительность, действительность в ее высшем выражении. Но только где она, эта действительность, и как к ней подступиться? Вот главная проблема.

Не отрывая глаз от журнала, осторожно, как и подобает девушке, не привыкшей участвовать в беседе мужчин, Берта подвинулась к столу.

— Я думаю, ты согласна со мной? — спросил Альбер, повернувшись к Берте.

Этот вопрос застал ее врасплох, и она стала отвечать, не подумав. Она чувствовала, как мысль, обретая словесное выражение, искажается, как изменился сам ее голос, словно это не она, а какая-то маленькая глупая девочка пытается что-то объяснить, хотя Альбер и подбадривал ее взглядом, полным благоговения.

— Вот видишь, — сказал Альбер, обращаясь к Ансена, — она тоже так думает.

Ансена замолчал. Казалось, он потерял интерес к разговору, хотя по-прежнему не сводил глаз с Берты и Альбера.

— Ты возвращаешься домой по бульвару Сен-Жермен? — спросил Альбер. — Тогда я сейчас закончу одно письмо и попрошу тебя занести его на почту.

— Зачем же, Альбер? Почтовый ящик есть рядом с домом. Юго может спуститься.

— Нет, — сказал он, удаляясь, — я не уверен, всегда ли они вынимают у нас письма после девяти.

— Какой же ты недоверчивый! — засмеялся Ансена. — Вы заметили, мадам, какой он недоверчивый?

— Нет, я не замечала.

Она добавила:

— Вот разве только немного бесцеремонный! Надеюсь, вас не затруднит отнести это письмо?

Этот новый элемент манерности в общении с другом показался Ансена несколько странным. Он взглянул на платье Берты, на ленту у нее в волосах.

— Вы часто ходите в театр? — спросил он, продолжая рассматривать ее.

— Нет, — поспешно ответила она. — Хотя в этот четверг мы должны пойти. Новая пьеса Николье. Правда, для вас она, наверное, не новая. Но Альбер раньше чем на сотый спектакль ходить обычно не решается. Публика там, как правило, бывает убогая… Я уверена, что мы будем сидеть среди консьержек.

Она говорила охотно и любезно, но немного натянуто. Ей хотелось понравиться другу Альбера, но она чувствовала, что у него уже сложилось о ней неправильное представление и что произносимые ею слова, вопреки ее усилиям, лишь усугубляют это впечатление.

— Вы часто бываете в обществе?

— Нет, что вы. Мы ужасные домоседы. Альбер терпеть не может выходы в свет.

— Альбер терпеть не может свет, — повторил Ансена, поправляя ветку мимозы. — Как красиво смотрится мимоза в этой голубой вазе! Прямо грозди пыльцы. Так вы считаете, что Альбер терпеть не может свет?

Ей показалось, что в словах Ансена прозвучала ирония, и она подумала о том, что он был знаком с Альбером, когда тот был молод и жил по-другому.