Жак Шардон - Эпиталама

— Ты постоянно говоришь не по существу! — закричал Альбер. — Я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Следовательно, он оставляет ее не по этой причине.

Берта мерила шагами гостиную, а он ходил за ней по пятам; затем он прошел за ней в спальню, где Берта открыла зеркальный шкаф.

— Даже ребенок уже понял бы меня! Я говорю, что он женился на Одетте…

Берта вернулась в гостиную, села на диван, опять встала, потом снова вернулась в спальню: Альбер неотступно следовал за ней.

— Ты что, не способна рассуждать? В течение всего ужина ты говорила о вещах, не относящихся к делу. Я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Следовательно, он бросает ее не по этой причине.

Берта взяла со стула шкатулку и села.

Торопливо и напряженно жестикулируя, Альбер продолжал:

— Я говорю… Выслушай меня внимательно… Это же простая логическая задача… Я говорю…

Оглушенная, словно ее осыпали ударами, слушая этот нервный и пронзительный голос, Берта уже была не способна думать, а Альбер все говорил и говорил, опутывая ее настойчивым гудением своего голоса, пытаясь ошеломить, ранить ее и без того смятенную и униженную душу, раздавить в ней нечто страшно ему ненавистное.

— Ты, может быть, просто не расслышала меня: я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Да ответишь же ты мне наконец?

Склонившись над шкатулкой, Берта, казалось, старательно распутывала шелковые нитки. Она была сломлена, загнана в западню этими его невероятными доводами, и, чтобы освободиться от этой несправедливой силы, она крикнула, глядя на него полными ненависти глазами:

— Оставь меня в покое!

Этого ей показалось мало, и, взглянув на стоявший на туалетном столике хрустальный флакон, она вдруг швырнула шкатулку в Альбера. Она хотела попасть ему в плечо, но шкатулка полетела в сторону камина.

Альбер замолчал, словно их спор больше не интересовал его, и прошел в гостиную.

Он взял со стола книгу Тарда. Он подсчитал, что если каждый вечер будет читать ее по полчаса, то прочтет за три месяца. Он еще раз уточнил число страниц, а затем, погрузившись в стоявшее рядом с торшером кресло, прочел: «Есть ли основания говорить о науке или всего лишь об истории, или же, самое большее, о философии общественных явлений? Вопрос этот все еще остается нерешенным, хотя, по правде говоря, эти явления, если рассматривать их внимательно и под определенным углом зрения, могут быть сгруппированы, подобно любым иным явлениям, в серии мелких, похожих друг на друга фактов, либо в формулы, называемые законами, которые резюмируют эти серии. Итак, почему же общественной науке еще только предстоит родиться?»

Он с трудом следил глазами за текстом, вновь видел безумный порыв, маленькую шкатулку, лицо Берты и думал: «Я так хотел с ней сегодня побеседовать… Чтобы увидеть ее, поторопился распрощаться с Ансена… Ведь я только с ней люблю говорить. Но всякий раз, стоит мне начать, на меня тут же сыплются упреки. Она говорила только для того, чтобы высказать свои обиды. Все в конце концов заканчивается ее глупыми жалобами. Чего ей не хватает, чтобы быть счастливой? К чему мы так придем? И все-таки мне нужно собрать все силы…»

С тяжелой головой, с ноющим сердцем он продолжил чтение, рассеянно уставившись в текст и думая о том, что он выполняет высокую задачу, за которую в ответе перед всеми, и что он не сдастся, несмотря на поздний час, усталость и препятствия, чинимые неразумной женщиной.

«Когда некие схожие предметы являются частью одного целого либо считаются таковыми, подобно молекулам единого объема водорода или клеткам одного и того же дерева…»

Берта сидела в спальне и распускала волосы. Она остановилась, чтобы взглянуть на старинный хрустальный флакон и вспомнила, что хотела бросить его в Альбера. Она сдержала себя, потому что флакон был хрупкий и дорогой. Но она знала, что в следующий раз разобьет именно его.

«Как меня все-таки легко вывести из себя! — подумала она, присаживаясь на низкий стульчик. — И эта ярость, которой раньше я никогда за собой не замечала, находит на меня именно в его присутствии».

Она старалась припомнить слова Альбера: «Я говорю…» Так что же он говорил?.. Когда на меня кричат, у меня тут же все начинает путаться в голове, и я перестаю что-либо понимать. Как раз это и выводит его из себя. Ему нужно было говорить со мной тише. Но какой гнев! Какой злой взгляд!

Она чувствовала себя разбитой и усталой, униженной из-за того, что показала свою слабость. Берта была несчастна, потому что понимала, как сильно отличается от той женщины, какой бы Альберу хотелось видеть ее и какой ей самой хотелось бы быть.

«Но почему же он не идет теперь? Что он там делает? Он оставляет меня одну сейчас, когда мне так плохо…»

Задумавшись, она присела, потом вдруг спросила себя, словно пробуждаясь от сна: «Но что же он там делает?..»

Она вышла через дверь ванной в прихожую, бесшумно прошла в темную столовую, где легкая трель хрусталя эхом ответила на ее шаги. Сквозь застекленную дверь и тюлевые занавески она увидела Альбера, который сидел в гостиной и читал.

«И он может спокойно читать! — подумала Берта, возвращаясь в спальню. — Он может читать после того как весь вечер топтал меня ногами! Сначала преследовал меня, из чистого удовольствия довел до истерики своими воплями. Он ненавидит меня и теперь читает — довольный, спокойный, счастливый».

Она быстро сняла платье. «Я лягу спать прямо сейчас; когда он придет, я уже засну. Просто унизительно страдать из-за такого человека! Я раскаиваюсь в своих слезах, в своих переживаниях, в своей любви. Но скоро я перестану его любить. И тогда ничто не сможет меня ранить! Когда он придет, я уже буду спать».

Она села на стул и посмотрела на постель. У нее не было сил раздеться до конца, и она долго сидела, так, словно ожидая чего-то, потом повернула голову в сторону двери гостиной. Теперь ей уже хотелось открыть эту дверь…

Она взглянула на себя в зеркало. Что?! Чтобы она появилась в гостиной в полураздетом виде, покорная? Она, которая раньше говорила, что перед мужем всегда нужно выглядеть гордой и кокетливой? Но эта дверь манила ее. Она не знала, что скажет. Не знала, есть ли у нее, что сказать. Она только чувствовала, что нужно открыть эту дверь.

Услышав шаги Берты, вышедшей в гостиную, Альбер какое-то время продолжал смотреть в книгу. Она села, не говоря ни слова. С распущенными волосами, неподвижно сидя на стуле, она казалась робкой.

«Она у меня хорошая!» — вдруг с нежностью подумал Альбер; но он не осмелился взглянуть на нее, смущаясь собственного волнения, и, отложив книгу, тихо сказал: