Уилки Коллинз - Таинственное происшествие в современной Венеции

Исчезновение курьера Феррари — само по себе обстоятельство, конечно, подозрительное. Ни ее сиятельство, ни барон не могут его объяснить, и все наши розыски не пролили и капли света на это происшествие. Ничто не дает нам повода, впрочем, связать его прямо или косвенно с предметом наших изысканий. Мы даже обыскали чемодан Феррари, оставленный им во дворце. В нем нет ничего, кроме платья и белья, — ни денег, ни даже клочка бумажки в карманах. Чемодан Феррари находится в полиции.

Мы также нашли случай побеседовать наедине со старухой, убирающей комнаты, занимаемые его сиятельством и бароном. Ее рекомендовал на это место содержатель гостиницы, откуда семейство Монтберри получало провизию, пока проживало во дворце. Старуха имеет отличную репутацию, но слабоумие делает ее никудышной свидетельницей. Мы терпеливо и старательно расспрашивали ее, она много и охотно нам отвечала, и все же мы не сумели выудить из нее ничего такого, о чем стоило бы упоминать в настоящем докладе.

На второй день следствия мы имели честь видеться с леди Монтберри. Ее сиятельство была, по-видимому, сильно изнурена и больна и никак не могла взять в толк, чего, собственно, мы от нее хотим. Барон Ривер, представивший нас, объяснил ей суть нашей миссии, уверил миледи в том, что деятельность наша не более чем формальность, и вышел.

Вопросы, которые мы задавали леди Монтберри, относились главным образом к болезни его сиятельства. Полученные ответы, несмотря на то, что нервы ее сиятельства казались расстроенными, позволили составить следующую хронологическую картину течения болезни нашего клиента. Считаем нужным отметить, что во время беседы леди Монтберри не дала ни малейшего повода упрекнуть ее в какой-либо скрытности.

Лорд Монтберри продолжительное время находился не в духе, был раздражителен, взвинчен. Тринадцатого ноября он впервые пожаловался на простуду, провел бессонную и лихорадочную ночь и весь следующий день лежал в постели. Ее сиятельство предложила послать за врачом. Милорд не согласился на это, сказав, что сам может вылечить себя от такой безделицы. По его просьбе ему дали горячего лимонада, чтобы его сиятельство как следует пропотел. Горничной во дворце в то время не было, курьер Феррари купил на рынке лимонов, и ее сиятельство собственноручно приготовила снадобье. Горячий лимонад вызвал обильный пот, и лорд Монтберри уснул на несколько часов. Несколько позже, имея надобность в услугах Феррари, леди Монтберри позвонила, но курьер не явился на вызов. Барон Ривер отправился на поиски нерадивого слуги, но нигде не мог его обнаружить. С тех пор о Феррари никто ничего не слышал. Это случилось четырнадцатого ноября.

Вечером того же дня лихорадка, сопутствующая простуде его сиятельства, вернулась. Лихорадочное состояние лорда Монтберри усугублялось исчезновением курьера. Больной постоянно спрашивал о нем, звонил, требовал, чтобы слуга сменил у его постели барона и миледи, короче, скрыть странного происшествия от милорда не сумели.

Пятнадцатого ноября — в этот день была нанята старуха — его сиятельство пожаловался на боль в горле и стеснение в груди. Шестнадцатого состояние больного не улучшилось. Все это время ее сиятельство и барон упрашивали его посоветоваться с врачом, лорд Монтберри не соглашался.

— Я не хочу видеть чужих лиц, а простуда возьмет свое и без врача, — отвечал он.

Семнадцатого числа ему сделалось хуже настолько, что решили послать за доктором, невзирая на мнение больного. Барон Ривер, наведя справки у консула, пригласил доктора Бруно, пользовавшегося в Венеции репутацией искусного врача, с тем еще преимуществом, что он долгое время жил в Англии и был знаком с обычаями английской медицинской практики.

До этих пор доклад относительно болезни его сиятельства заимствован из рассказа леди Монтберри. Доклад с этого места нам кажется целесообразным дополнить показаниями доктора Бруно:

«В моем дневнике записано, что я в первый раз увиделся с английским лордом сэром Монтберри семнадцатого ноября. Он страдал сильным воспалением бронхов, Много драгоценного времени было потеряно по причине упорного несогласия больного встретиться с врачом. И вообще лорд Монтберри казался внешне — физически и психически — очень ослабленным. Нервная система его находилась в полном расстройстве, в одно и то же время он был и робок и сварлив. Когда я заговорил с ним по-английски, он отвечал мне по-итальянски, когда я продолжил по-итальянски, он перешел на английский. Впрочем, это не имело уже значения, болезнь продвинулась так далеко, что он мог с трудом произнести несколько слов, и то шепотом.

Я тотчас прописал необходимые лекарства. Копни моих рецептов, переведенных на английский язык, прилагаются.

Следующие три дня я постоянно навещал пациента. Лекарства возымели действие, больной стал медленно, но верно поправляться. Я с чистой совестью уверил леди Монтберри, что опасаться нечего. Ее сиятельство была действительно преданной женой. Напрасно старался я уговорить ее взять опытную сиделку — она не позволяла никому ухаживать за лордом. И день и ночь мужественная женщина не отходила от его постели. В краткие минуты отдыха ее подменял барон Ривер. Должен сказать, что барон был приятным собеседником, сведущим во многих областях различных наук, особенно химии. Несколько раз приглашал он меня спуститься в подвалы дворца, где у него лаборатория, чтобы продемонстрировать некоторые опыты, но химия мне надоела еще в университете, и я отказался.

Впрочем, я отступил от главного предмета. Вернемся к лорду Монтберри.

До двадцатого ноября все шло довольно хорошо, и я никак не ожидал бедственной перемены, когда навестил больного двадцать первого утром. Ему сделалось хуже, гораздо хуже. Осмотрев пациента, я обнаружил у него симптомы пневмонии, говоря не медицинским языком — воспаления легких. Он дышал с трудом и едва был способен облегчить себя кашлем. Я расспросил ее сиятельство, она уверила меня, что лекарства давались ему так же старательно, как и прежде, и что он не подвергался никаким температурным перепадам. Я вынужден был усугубить горе леди Монтберри, объявив ей о серьезных переменах в состоянии лорда. Когда ее сиятельство предложила пригласить к постели больного второго врача, я сказал, что также считаю это необходимым.

Ее сиятельство поручила мне, не считаясь с издержками пригласить лучшего доктора Италии. Лучший доктор, по счастию, был у нас под рукой. Первый и искуснейший врач Италии — господин Торелли — находился в Падуе. Я послал нарочного к знаменитому медику. Он приехал в тот же вечер и подтвердил диагноз. Синьор Торелли одобрил методы моего лечения, дал несколько драгоценных советов и, по просьбе леди Монтберри, согласился отложить свое возвращение в Падую до утра.