Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

Тут внизу послышался шум подъехавшей и резко остановившейся коляски. Карлос, удивленный, поспешил к окну с салфеткой в руке.

— Боже мой, Эга! — воскликнул он. — Наконец-то этот повеса вернулся из Синтры!

Мария в тревоге встала из-за стола. И на миг оба заколебались, вопрошающе глядя друг на друга… Нет, нет, Эга для него как брат. Карлос ждал его возвращения, чтобы отвезти в «Берлогу» и представить Марии. Но будет лучше, если они встретятся здесь, вот так — естественно, свободно и просто…

— Батиста! — крикнул Карлос. — Скажи сеньору Эге, что я обедаю и пусть он поднимется сюда.

Мария, вся пунцовая, вновь заняла свое место, поспешно поправив шпильки в наскоро подобранных и слегка растрепанных волосах.

Дверь открылась — и Эга остановился на пороге, изумленный и растерянный, в белой шляпе, с белым зонтиком и коричневым бумажным свертком в руке.

— Мария, — обратился к ней Карлос, — наконец-то я могу представить тебе моего большого друга Эгу. — А Эге он сказал: — Мария Эдуарда.

Эга в смущении огляделся, не зная, куда деть сверток, чтобы пожать руку Марии, которую та, покраснев, с улыбкой ему протягивала. Плохо завязанный сверток развязался, и из него на ковер посыпались пирожные из Синтры. И неловкость, которую чувствовали все трое, растворилась в веселом хохоте при виде Эги, с досадой взиравшего на раскрошенное лакомство.

— Ты обедал? — спросил его Карлос.

Нет, он не обедал. Ах, яйца по-португальски, он так их любит, а в Синтре, у Витора, ужасная кухня! Отвратительная! Подражание французской, но в переводе на местный жаргон, вроде комедий в Жиназио!

— Тогда приступай! — пригласил Эгу Карлос. — Батиста, пошевеливайся! Неси куриный бульон! О, у нас еще есть время!.. Ты знаешь, что сегодня я еду в Санта-Олавию?

Разумеется, Эге это известно, он же получил от Карлоса письмо, потому и поспешил приехать… Но он не может сесть за стол в деревенской куртке и весь покрытый дорожной пылью…

— Скажи, чтобы для меня оставили бульон, Батиста! И пусть мне оставят и все прочие блюда, я голоден, как пастух из Аркадии!

Батиста принес кофе. Экипаж сеньоры, который должен довезти их до Санта-Аполонии, ждет, чемодан Карлоса уже в экипаже. Но Эга пустился в разговор, он уверял, что они не опоздают, вытащил свои часы… Оказалось, часы стоят. В деревне ему часы не нужны, он узнавал время по солнцу, подобно цветам и птицам…

— Вы остаетесь в Лиссабоне? — спросила его Мария Эдуарда.

— Нет, дорогая сеньора, лишь исполню долг лиссабонца и погуляю вечер-другой по Шиадо… А потом вернусь на травку. Синтра начинает мне нравиться — теперь, когда там никого нет… Летом, наводненная богатыми буржуа, она теряет свою идиллическую красоту — на ней словно появляются сальные пятна.

Батиста предложил Карлосу шартрез и сказал, что его милости следует поторопиться, если он не хочет опоздать на поезд. Мария встала и пошла в комнату за шляпой. Друзья некоторое время молчали; Карлос закурил сигару.

— Надолго ты едешь? — произнес наконец Эга.

— Дня на три-четыре. Не уезжай в Синтру до моего возвращения, нам надо поговорить… Чем ты там занимаешься, в своей Синтре?

Эга лишь пожал плечами.

— Дышу свежим воздухом, собираю цветочки и бормочу себе под нос: «Как все чудесно!»

Наклонясь над столом, Эга подцепил палочкой маслину.

— Ничем я там не занимаюсь… Там Дамазо! Всегда в обществе Ракели, — я тебе уже писал… Разумеется, между ними ничего нет, это все назло мне, чтобы вывести меня из себя… Экая каналья этот Дамазо! Но я жду лишь повода… И тогда я задушу его!

Эга сжал кулаки, лицо его пылало гневом.

— Я, понятно, разговариваю с ним, пожимаю ему руку, называю «дорогой Дамазо» и так далее. Но пусть только он даст мне повод! Эту скотину следует уничтожить! Этот комок человеческой грязи оскорбляет общественную мораль, благопристойность и вкус!

— Кто еще в Синтре?

— Кто тебя интересует? Там графиня Гувариньо. Но я видел ее всего однажды. Она, бедняжка, в трауре…

— В трауре?

— Из-за тебя.

Они замолчали. Натягивая перчатки, вошла Мария, в шляпе с опущенной вуалью. Карлос, вздыхая, покорно позволил Батисте облачить себя в легкое дорожное пальто. Эга просил Карлоса обнять за него Афонсо и приветствовать толстяка Секейру.

Он спустился проводить их до кареты и захлопнул дверцу, пообещав Марии Эдуарде, что навестит ее в «Берлоге», как только Карлос вернется с берегов Доуро…

— Не уезжай в Синтру до моего возвращения, — повторил еще раз Карлос. — И пусть Микаэла позаботится о тебе!

— All right, all right [118] Хорошо, хорошо (англ.). , — отвечал Эга. — Счастливого пути! Ваш покорный слуга, дорогая сеньора… До встречи в «Берлоге»!

Карета тронулась. Эга поднялся в свою комнату, где слуга уже готовил ему ванну. В опустевшей маленькой зале по-прежнему горели свечи, и в их пламени на фоне темных обоев резче выступало бледное лицо Педро да Майа и скорбь пронзительней глядела из его глаз.

Через неделю, в субботу, около двух часов, Карлос и Эга, закончив завтрак, докуривали сигары и беседовали о Санта-Олавии. Карлос нынче утром вернулся оттуда, один. Дедушка решил остаться под сенью старых деревьев до конца осени, на редкость солнечной и ласковой…

По словам Карлоса, старый Афонсо выглядел веселым и здоровым, несмотря на ревматизм, который вынудил его наконец покончить с холодными обливаниями. Крепкий цветущий вид деда принес облегчение сердцу Карлоса: теперь его не так мучила совесть при мысли о том, что уже в октябре он уедет с Марией в Италию. Кроме того, он сказал Эге, что придумал некую уловку, которая позволит ему осуществить заветную мечту, не огорчая деда и не лишая его покоя на старости лет. А уловка весьма невинная. Карлос сначала поедет один в Мадрид, якобы замыслив «путешествие с целью пополнить свое образование», — об этом предстоящем путешествии дед уже знает. Мария проведет этот месяц в «Берлоге», а затем отплывет на пароходе в Бордо. Там они соединятся с Карлосом и начнут счастливую романтическую жизнь в Италии, среди ее благоухающей природы… Весной он возвратится в Лиссабон, оставив Марию в их гнездышке; мало-помалу он приоткроет деду тайну своей любви, которая вынуждает его жить почти постоянно в чужой стране, ставшей родиной для его сердца. Что скажет на это старый Афонсо? Скорее всего смирится — ведь для него роман внука, труднопостижимый на расстоянии и окутанный туманом возвышенной страсти, не будет чреват скандальными пересудами и домыслами. Он воспримет все это как малопонятную и таинственную любовную историю, случившуюся в Италии. Разумеется, дед не сможет не горевать, что эта любовь разлучает его с внуком на столь долгое время, но каждый прошедший год станет служить ему утешением, ибо все любовные идиллии недолговечны. Надеется Карлос и на дедушкину благожелательность: с возрастом, когда лишь немногие шаги отделяют человека от могилы, самые суровые души смягчаются… Карлос находил, что придумано неплохо. Эга согласился с ним.