Любен Каравелов - Болгары старого времени

Трапко Трапков , рядовой.

Господин Трапко.

Ты не сын ли Трапко-повстанца? Я знаю отца твоего. Что вас заставляли лаять на зайцев в лесу, я об этом слыхал, но как сказано: терпение — спасение, против рожна не попрешь. Что ж, под турками терпели всю жизнь, так уж под болгарами-то два годика надо потерпеть — не велико дело, а насчет штанишек — это для мужчин негоже, это бабья работа, да что поделаешь: стирай штанишки, а нос отворачивай — такова политика. Сам знаешь, какой это народ, а только моргай и терпи, да не забудь отцу поклон от меня передать. Только терпение — больше ничего. Такие дела одним терпением делаются, а не с наскоку. Сам знаешь: покорную голову меч не сечет.

Ваш доброжелатель Ганю Балканский.

Любезный дядюшка Ганю!

Я хочу в нынешнем году послать нашу Раду учиться за границу, так, чтоб мне не тратиться, прошу тебя, похлопочи там у больших людей, чтоб меня зачем ни на есть командировали, вопросы какие изучать либо для агитации: может, к примеру, изучить вопрос влечет поставок нашего крестьянского сукна бельгийской армии, или изучать в Швейцарии этнографию македонских горных пастухов-куцовлахов, или еще что-нибудь в таком роде. Они захотят, так выдумают хоть сотню командировок. Я согласен и на три наполеона суточных. Ответь мне как можно скорей.

Твой верный единомышленник и родственник

Васил.

P. S. И тебе от этой командировки кой-что перепадет. Ежели тебя будут спрашивать насчет образования моего, скажи, что я хоть и без диплома, а много читал и все равно что с высшим образованием.

Он же.

Я не нашел ответа на это письмо в записной книжке бай Ганю, но в конверте обнаружил черновик следующей телеграммы:

Срочная

Жеравна. Василу Монгову

Поздно спохватился Васил другой ученей тебя уже командирован этим делам.

Балканский.

Глубокоуважаемый дядюшка Ганю!

Человек предполагает, а бог располагает: все планы, которые мы строили относительно моего будущего, рассыпались в прах. Карьера моя окончательно погибла. Меня исключили из школы, и я обречен на три года рабства в арестантских ротах, а причиной всего этого — проклятое болгарское правописание: последнее время появилась новая мода — писать иностранные слова и названия, как они будто бы произносятся. Например, чтоб писать не «министр», а «министыр», не «ансамбль», а «ансамбыль», не «Бокль», а «Бокыль», оттого что так будто бы более свойственно болгарскому языку, словно свойство нашего языка в том, чтобы быть как можно ближе к афганскому. Мы стали спорить с нашими учеными наставниками, и они объявили нас бунтовщиками. В канун рождества Христова, спасителя человечества, нас, невольных пеших туристов, под конвоем конных жандармов погнали по снежным дорогам родной нашей Болгарии, и мы шагаем, шагаем от этапа к этапу, спим в участках, нас встречают пристава, провожают жандармы, и куда нас ведут — мы сами не знаем. Говорят, для вящего торжества болгарского правописания нашли полезным, чтоб мы поучились три годика в арестантских ротах. Кто знает! Может, и эта глупость осуществится. В данный момент меня пригнали сюда, в наш город, и я пишу это письмо в арестантской. Будьте так добры, придите повидаться и приведите доктора, так как я не знаю — не то от усталости, не то от простуды я вот уже несколько дней харкаю кровью.

Твой племянник Стойко.

P. S. Я слышал, дядя, что у турок есть обычай по большим праздникам, на рождество и на пасху, отпускать на поруки арестантов-христиан повидаться с близкими и отпраздновать великий праздник. Дядя, верно ли это?

Он же.

Любезный племянник Стойко!

Поделом тебе, милый. Кто же виноват? Удивляюсь, как вам еще больше не всыпали. Дело ясное: что мы здесь — орешки грызем или царством управляем? Экая распущенность! И чего ты мне о турках мелешь, будто они милостивей. Не милостивей они, а дураки. Были бы умны, не отдали бы царства другому. Ежели хочешь знать, так меня очень радует, что за вас принялись хорошенько. Будешь гнить теперь по участкам да казармам, пока не образумишься и не забудешь нос задирать. Я в письме твоем не разобрал, какая причина; ты пишешь про какой-то Бокыл-Мокыл, но я тебе не верю, хоть и не понимаю в грамматике. Кто вас знает, какую вы пакость учинили. Нет у меня времени по участкам ходить и перед большими людьми компрометироваться, встречаясь с бунтовщиками. Сколько раз я тебе долбил, что покорную голову меч не сечет. Ты не слушал — вот шею себе теперь и свернешь. Что посеешь, милый, то и пожнешь.

Твой доброжелатель

Ганю Балканский.

Белинский В. Г. Собр. соч. в 3-х томах, т. 3. М., ОГИЗ, 1948, с. 802.

Благоев Д. Литературно-критически статии. София, 1951, с. 66.

Ботев в одном из своих писем о Левском, с которым он имел общее убежище под Бухарестом на ветряной мельнице, пишет следующее: «У моего друга Левского неслыханный характер. В какое бы критическое положение мы ни попадали, он всегда бывал так же весел… как и в самые счастливые дни.

Мороз — трещат деревья и камни; три дня у нас во рту ни, крошки, а он поет и веселится. Вечером ложится спать — поет; утром, едва протрет глаза, — поет. В каком бы ты ни был отчаянии — он тебя развеселит и заставит забыть о всех печалях и муках. Приятно жить с такими людьми!» (Прим. автора.)

Матура (лат. ) — экзамены на аттестат зрелости.

Фея кукол (нем.).

Какая вы красивая (рум.).

Вы знаете румынский? (рум.).

Вампор — пароход (от ит. vapore), Бай Ганю ошибочно считает это слово немецким. (Прим. перев.)

Назад, братья (серб.) .

Где моя родина (чеш.) .

Чешское приветствие.

«Братья болгары!.. Великий славянский… Кирилл и Мефодий», «Братья, мы пришли поучиться у великого чешского народа…» (чеш.) .

Городской клуб (чеш.) .

Простите, сударь, он тоже болгарин? Будьте добры, взгляните, что он делает! Какой черный! И волосатый, как дикарь. Ха-ха-ха! (чеш.) .

Народном театре (чеш.).

Кстати (фр.) .

Что сударь говорит? (чеш.)

Кивок у болгар — знак отрицания, несогласия. (Прим. перев.)

Пожалуйста! (чеш.)

Что, сударь? (чеш.)

Что это такое? (нем.).

Я понимаю суп (искаж. нем.).