Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай

Женщина ничего не ответила, она только взглянула на мужчину из глубины своей души, этого огромного и бездонного источника, наполненного слезами. Из молчания ее мог вывести только смех.

Наконец он нашел свою шляпу в углу, там, куда положил ее. И, только выйдя из комнаты, пройдя через маленький коридорчик и уже собираясь открыть скрипучую наружную дверь, он вспомнил вдруг о пустяке, о котором чуть было не забыл. Он закрыл дверь, вернулся в комнату и обратился к женщине, сидящей за шитьем:

— Нелегко стать другим человеком и раз навсегда распрощаться с неприметным работягой из Лида, если ты им родился. В этом все дело. И когда я смотрю сейчас на этот дом, пришедший в упадок, на окна с выбитыми стеклами, на несуществующие двери, давным-давно пущенные на топливо, на пустое место, где когда-то стояла швейная машина, которую пастор Руноульвур считал сильнейшим аргументом в пользу победы высшей мудрости в Испанской Вилке, я начинаю думать…

— Позволь, о чем это ты? — спросила женщина.

— Гм… — произнес он. — Я подумал, не пригласить ли мне тебя вместе с дочерью переехать в мой дом и жить там? Из окна второго этажа замечательный вид на Благословенную гору… По-моему, это самая красивая гора, всем горам гора. Я становлюсь стар и собираюсь уехать отсюда. Неплохо окружить себя надежными людьми, главным образом — преданными женщинами. Взамен я предлагаю тебе почет и уважение, в которых женщины нуждаются на небесах.

На следующее утро Стоун П. Стенфорд решил еще раз попытаться достать подходящие гардины в комнату на втором этаже, откуда можно было видеть истину в образе горы — зрелище, для которого, казалось, невозможно подыскать достойные занавески. И тем не менее он отправился на поиски.

Пройдя довольно далеко по главной улице, он увидел, как обитатели домов по обе ее стороны выгоняют овец из своих палисадников. Наконец овцы сбились в кучу посреди дороги, жалобно блея, словно не могли решить, куда им теперь идти, — ведь единственное безопасное место — это покрытая гравием дорога; здесь свобода, хотя и не растет трава. Каменщик по старой привычке пересчитал овец, их оказалось пятнадцать — все с великолепными курдюками, куда лучшими, чем у исландских овец.

— Что это за овцы? — спросил он.

Один человек выбежал запыхавшись из своего сада, откуда он выгонял овец, и ответил:

— Ты что, не видишь? Это овцы епископа Тьоудрекура. Подумать только, пастор Роунки ни с того ни с сего выпустил их сегодня утром.

Подошел другой сосед и добавил:

— Роунки совсем свихнулся. Говорят, кто-то видел, как рано утром он убегал со всем своим добром.

— Перебрался в землянку, где когда-то жил лютеранин, — добавил подоспевший третий сосед. — Слыхали, вчера вечером иезуитки выставили Роунки, когда он пришел к ним с объедками из дома епископа?

Ранее в этой книге уже упоминалось о том, что в Испанской Вилке была самая жалкая лютеранская церквушка во всем мире. Об этой церквушке как-то молодая иезуитка сказала, что в ней едва может поместиться во весь рост осел. К этому ящику, стоящему на холме, лютеране пристроили башенку, не больше мельницы для кофе. На башенке установили крест: «святые Судного дня» называют его знаком заблуждения, доставшимся папе в наследство от Великого Отступничества. Вначале в церквушке было четыре окна, но, когда пастор Роунки отрекся от лютеранской веры и весь приход распался, а прихожане разбрелись в разные стороны, мальчишки повыбивали камнями окна, как делают это мальчишки во всем мире при виде запущенных и заброшенных домов. Много лет окна в церкви были заколочены. От креста остался только крохотный колышек.

Путь Стоуна П. Стенфорда лежал мимо этой заброшенной церквушки, которая являла собой ни дать ни взять церковь на голом утесе в одном стихотворении: «Заброшена, как в Судный день». Но, оказывается, свершились перемены. Какой-то человек подставил к стенке лестницу, добрался до башенки и пытался водрузить крест. Он был без пиджака, пасторский сюртук, самое великолепное одеяние в Испанской Вилке в прежние времена и поныне, был аккуратно сложен подкладкой вверх и переброшен через перекладину лестницы. Стоун П. Стенфорд остановился, снял шляпу и крикнул ему:

— День добрый! Бог в помощь, почтенный пастор Роунки!

Но пастор Роунки ничего не ответил, он продолжал водружать крест.

К этому времени руководство мормонским движением в Исландии перекочевало из Дании в Шотландию. Здесь находилась, выражаясь современным языком, штаб-квартира, в прошлом же это именовалось архиепископской резиденцией. При нем имелась школа для подготовки мормонов-миссионеров, их обучали искусству проповедовать Евангелие на новый лад среди неверующих в других странах. Сюда-то и был послан Стоун П. Стенфорд из Юты, в течение зимы он должен был приобрести необходимые знания перед тем, как отправиться в Исландию взамен епископа Тьоудрекура и других святых, прежде проповедовавших в этой стране. Как говорят, каменщик позже рассказывал об этом периоде, что тогда он познал теологию той частью головы, которая находится над носом. До этого же он стремился постичь сию науку непосредственно, через нос, как понюшку табака из деревянного рожка.

Однако сейчас мы не поведем речи ни о теологии, ни о священном Евангелии; сам каменщик говорил, что науки, преподносимые в шотландской архиепископской школе, вряд ли превосходят учения, которые проповедовал пастор Руноульвур и о которых уже шла речь в этой книге. Мы возобновим наш рассказ с того дня, когда птицы на деревьях весело высвистывали свои трели среди только что скошенных лужаек, перед старинным замком в Эдинбурге. В этом городе есть улица Принцев, которая шире, солнечней и чаще омывается освежающими ливнями, чем большинство городских улиц мира, конечно за исключением улиц божьего града Сиона, проложенных и спланированных согласно законам высшей премудрости. В этот день здесь можно было встретить нашего каменщика из Юты. Он бродил тут, рассчитывая купить для поездки в Исландию сапоги на толстой подошве, а может, и приличную шляпу. Вдруг в центре столичной улицы, где уважаемые люди разгуливают в юбках, кто-то хлопнул его по плечу. Остановивший каменщика человек был в дорогой меховой шубе и шапке из такого же меха. Усы закручены и торчат, как спицы. Этого человека никак нельзя было принять за шотландского дворника или чистильщика сапог. Каменщик из Испанской Вилки не поверил своим глазам, когда этот человек принялся трясти его и приветствовать излюбленными исландскими ругательствами, принятыми между добрыми знакомыми: «Позволь, дьявол, провалиться мне в преисподнюю! Вот это встреча, черт меня дери!» — и еще в таком же духе.