Конрад Эйкен - Странный лунный свет

- А что чувствует человек, когда умирает? Тебе было жалко уходить?

- Очень жалко! Но на самом деле умереть совсем легко: над просто задержать дыхание и закрыть глаза.

- Да?

- А когда ты лежишь после смерти, то просто притворяешься. Лежишь очень тихо, а глаза только чуточку открыты, но ты всё равно обо всём знаешь! Наблюдаешь за людьми и слушаешь, что они говорят.

- А тебе не хотелось с ними поговорить, или встать с постели, или выйти из гроба?

- Да, сперва хотелось, но всё равно так лучше, чем быть живой.

- Почему?

- Я сама не знаю! Но всё становится просто и понятно!

- Как это должно быть прекрасно!

- Это прекрасно!

- А после того, как тебя закрыли в гробу и пропели над тобой песни, и унесли на кладбище, и похоронили в земле, и ты осталась одна в темноте, а над тобой - земля, это было очень страшно?

- Нет, совсем не страшно!.. Когда никто не смотрит, когда они все ушли домой пить чай, можно просто встать и выйти. Выбраться из могилы так же просто, как встать с постели.

- Наверно, поэтому ты сейчас со мной?

- Конечно!

- Как это приятно.

- Да, восхитительно… А я сейчас такая же, как всегда?

- Да, ты такая же.

Они помолчали, а потом Каролина сказала:

- Я знаю, что ты хотел украсть мою золотую монетку - и

я была так рада, когда ты положил её обратно. Если бы ты попросил, я бы тебе её подарила.

- Ты мне очень нравишься, Каролина. Можно, я буду приходить на кладбище поиграть с тобой?

- Нет, наверно, не надо, потому что тебе придётся приходить в темноте.

- Я могу принести фонарь.

- Да, можешь.

… Ему казалось, что они уже не сидят под персиковым деревом, а гуляют по белой ракушечной дорожке кладбища. Он стоит у каштана с фонарём в руке, а Каролина подняла бледные ручки и сорвала два каштана. Они прошли по мостику, осторожно ступая по шпалам между рельсами. Повсюду над ними были мшистые деревья, и мох опускался длинными гирляндами всё ниже и ниже, становился всё гуще, а ветер мягко свистел, будто искал дорогу в сером первобытном лесу.

IV.

На следующее утро он решил первым делом исследовать склеп под шелковицей в парке: его приятель Гарри сказал, что грот открыт, и туда можно спуститься по ступенькам под густым слоем пыли и увидеть на тёмном полу несколько сгнивших досок и пару костей. За завтраком он включил в экспедицию Мери и Джона, но потом начались неожиданные события. Мама с папой вдруг решили, что вся семья поедет на пляж Тайби. В такой вдруг свалившийся чудный праздник и поверить было невозможно. В кухне всё завертелось. Селена бегала взад и вперёд с сахарными сэндвичами, горшочками пряной ветчины, пирожными, крутыми яйцами и сотнями других вещей; горы восхитительных сэндвичей аккуратно завернули в чистые сверкающие салфетки и тщательно уложили плетёные корзины. Джон и Мери решили взять свой инструмент, побежали за ними наверх и вернулись, гремя вёдрами и совками. Сам он долго раздумывал, что взять с собой и стоял в нерешительности у стола. Ему хотелось бы забрать рассказы По, но об этом не могло быть и речи, потому ему вообще не полагалось иметь этой книги. Игра в шарики была там ни к чему, и он, наконец, достал свою золотую медаль из ящика и положил в карман. Конечно, он об этом никому не скажет.

Всё время, пока они ехали к станции, он чувствовал медаль, будто она горела у него в кармане. Он сжал на ней пальцы и опять ощутил её как живую, жужжащую и трепещущую невидимыми крылышками. Останется ли на пальцах запах воска, как после того, как он поймал жука и привязал нитку к его лапке?

Папа нёс корзину, Мери и Джон гремели ведёрками, все болтали и смеялись. Они сели в приветливый простенький поезд, который чуть не в ту же минуту помчался по широким зелёным болотам, грохоча на рыжих железных мостах с хитроумным переплетением рам и раскосов. Бурный восторг, когда они пронеслись мимо серого каменного форта Пуласки. Однажды они уже видели его с реки, когда ехали на пароходе к хлопковым островам. Папа наклонился к Мери и стал рассказывать ей об этом укреплении, и как раз в ту минуту форт накрыла тень от облака, и он стал ещё мрачнее. Как хорошо улыбается отец! Никогда раньше он этого не замечал. От улыбки ему стало тепло и неловко. Он смотрел на бескрайние топи, стайки птичек над ними, протоки рыжей воды в рыжем иле и напряженно вслушивался в странный сложный ритм колёс и рельсов и в долгие печальные вопли гудка. Как это всё странно! Мама сидела напротив, очень тихая, и смотрела в окно отсутствующим взглядом серых глаз. Она не ничего не видела - она думала. Если бы она смотрела на предметы, её глаза следовали бы за ними, как у Мери.

- Мама, - спросил он, - ты взяла купальники?

- Взяла, сынок.

Поезд описал кривую и замедлил ход. Болота внезапно кончились и пошли низкие песчаные дюны в высокой траве. Он увидел мужчину с необыкновенно красным лицом, который как раз взобрался на верх дюны и махал оттуда палкой. Один за другим они медленно спустились с поезда и спрыгнули на горячий песок. Какое странное ощущение, когда ступаешь по нему ногами! С хохотом и звонкими криками, чувствуя свою беспомощность, они бежали и прыгали, забирались на крутые связанные корнями бока дюн и соскальзывали вниз в медленных тёплых лавинах ленивого песка. Мама и папа медленно пробирались по дюнам с корзиной между ними, и папа на что‑то показал. Солнечный свет падал вниз тяжело, как листы меди, и они чувствовали щеками жар песка. Наконец, они вышли на огромный ослепительно белый пляж с миллионами ракушек, полосатым чёрно–белым маяком и длинным, длинным ленивым синим морем, расстилающем мягкие линии пены с бесконечным шепотом, как деревья на ветру.

Вдруг ему неудержимо захотелось пуститься бегом в этом необъятном просторе и свете и бежать много, много миль. Мама с папой сели под полосатым зонтиком, а Мери и Джон, уже босиком, приступили к многотрудной и усердной работе с песком на краю воды, иногда забегая в море. Он пошёл от них по пляжу, ближе к волнам, высматривая особенно соблазнительные раковины и старясь ни за что не наступить на медузу. А вдруг косяк летучих рыб, каких он видел с парохода, подплывёт к берегу и по ошибке выпрыгнет прямо на песок? Вот это будет восторг! Всё равно, как найти клад, прогнивший ящик с золотыми монетами, водорослями и песком. Он часто представлял себе, как он засовывает руку в такой ящик и нащупывает в мокром песке и водорослях мелкие, твёрдые, красивые монетки. Говорили, что на пляже Тайби спрятал свои сокровища капитан Кидд. Может быть, лучше пойти поближе к дюнам, где скорее всего был спрятан клад… Он лез на горячую дюну, цепляясь руками за похожую на перья траву, царапая ноги о жесткие листья, набрав полные туфли тёплого песка. Верх дюны будто сняли черпаком, как у вулкана, а края углубления поросли высокой поющей травой: самое подходящее место для сокровищ, незаметное и укрытое. Он лёг, аккуратно разровнял ладонью площадку на песке и положил на неё медаль. Медаль дивно сверкала на солнце. Может быть, она даже красивее той пятидолларовой золотой монетки? Его особенно восхищали крохотные звенья золотых цепочек, на которых был подвешен щит. Если бы Каролина могла это увидеть! Может быть, если он спрячется здесь и дождётся, пока все уйдут домой, Каролина каким‑то образом поймёт, где он, и придёт к нему, когда стемнеет. Он не знал, какая самая короткая дорога с кладбища сюда, но Каролина, конечно, знает. Тогда они будут здесь говорить всю ночь. Он поменяет медаль на пятидолларовую монетку. Она, наверно, принесёт завёрнутую в шёлк розовую статуэтку, и тогда их дом станет самым лучшим домом… Он расскажет ей о щегле, прервавшем Битву при Геттесберге.