Джордж Мередит - Эгоист

Он не мог разобрать ее слов, но понимал, что они выражали сочувствие; ее волнение было в том порукой. Он нашел то, что искал: женщину, готовую преклоняться перед ним во веки веков. Да, такая женщина существует, он получил этому неопровержимое доказательство. Женщина, которой ему удалось внушить самозабвенную жертвенную страсть! В любую минуту, когда ему заблагорассудится, он может обратиться к ней, в уверенности, что встретит горячее, восторженное сочувствие.

В Летиции и в самом деле — должно быть, по закону симпатии — забили ключом те чувства, которые Уилоби безуспешно стремился вызвать в себе.

Он поцеловал ей руку.

— Не плачьте, Летиция, — сказал он, поднявшись с кресла и склонившись над нею в позе утешителя. — Вы видите, я не плачу. Помогите же мне справиться с собой, не лишайте меня остатков мужества.

Тщетно старалась она унять слезы; разбуженная жалостью память о долгих годах собственных страданий должна была излиться дождем.

— Я не могу больше оставаться… я должна идти… покойной ночи, сэр Уилоби, — пролепетала она.

Испугавшись, что он слишком унизился перед ней и позволил пафосу увлечь его дальше, чем входило в его расчеты, он сказал:

— О Кросджее поговорим завтра. Он оказался наглым лгунишкой. А всякая ложь, как я уже говорил, оскорбляет меня до глубины души. Но вы устали. Покойной ночи, дорогой друг!

— Покойной ночи, сэр Уилоби!

Летиции наконец удалось покинуть гостиную.

Поднимаясь к себе из курительной, полковник де Крей встретил ее и пожелал ей доброй ночи; ее покрасневшие веки не ускользнули от его внимания. Затем, проходя мимо комнаты, из которой она вышла, он заметил сэра Уилоби, но почему-то — не отдавая себе отчета в причине своей сдержанности — предпочел с ним не заговаривать.

Перебирая в памяти разыгравшуюся сцену, наш герой остался собой доволен; он уверился в своей власти хотя бы над одной женской душой. А ведь Клара так его истерзала, что он начал уже сомневаться и в этом. Разумеется, одна женщина — не бог весть что, но голод, который ему довелось испытать в течение последних нескольких дней и — в особенности — часов, заставил его наброситься и на это скромное пиршество с жадностью, не лишенной, правда, оттенка пренебрежения. Эта победа, пусть и ничтожная, была его крепостью, оплотом, одновременно копьем и щитом, прикрытием и источником силы. Теперь он мог смело предстать перед Кларой. Если она будет упорствовать в своей дерзости и непокорстве, он не одинок, не беззащитен. Он уже предвидел комбинацию, которая поможет ему, — разумеется, только на худой конец, — с честью выйти из положения в глазах света. А покуда его патетические экзерсисы вызвали у него приятную сонливость. Итак, Уилоби был доволен.

Довольны были и бесенята, к нему приставленные: и еще долго после того, как наш осторожный джентльмен вверил себя Морфею, так и не решив, заслуживает ли Летиция прощения в будущем за то, что он вывернулся перед ней наизнанку, отплясывали они свой лихой танец вкруг его изголовья.

На следующий день, рано поутру, Клара, едва завидев Летицию, оставила полковника де Крея, с которым болтала под окнами сэра Уилоби, и двинулась через газон навстречу подруге. Полковник только что вернулся с утреннего купанья и пощелкивал мокрым полотенцем на манер дрессировщика, меж тем как Кросджей резвился вкруг него, как цирковая лошадка.

— Милая, я в таком горе! — воскликнула Клара.

— Милая, у меня для вас новости, — ответила Летиция.

— Правда? Но вы знаете, что бедного мальчика изгоняют отсюда? Этой ночью Уилоби ворвался к Кросджею, вытащил его сонного из постели и принялся допрашивать, пока тот не рассказал ему всей правды. Я рада, конечно, что Кросджей сказал правду, но он будет изгнан из Большого дома за то, что прежде лгал — а лгал он, чтобы выгородить меня и, откровенно говоря, по моему приказанию. Мы тут сейчас решили, что Кросджею следует весь день держаться подальше от дома, и взяли с него обещание, что вечером он явится и попробует испросить себе прощения. Вы должны мне помочь, Летиция.

— Вы свободны, Клара! Вам остается только сказать, что вы хотите свободы, и вы ее получите.

— Как это понять?

— Он вас отпустит.

— Вы уверены?

— Этой ночью мы с ним долго беседовали.

— И этим я обязана вам?

— Вы мне ничем не обязаны. Он сам вызвался вернуть вам слово.

Клара воздела очи к пебу.

— Профессор Круклин. Понимаю. Я об этом не подумала!

— Зачем вы отказываете ему в великодушии, Клара! Вы несправедливы.

— Дайте срок, милая Летиция. Я стану более чем справедлива — со временем. Я научусь трубить ему хвалу, читать лекции о величии мужской души, которое постигается по мере того, как мы ее узнаем. Покуда же мы постигли ее лишь наполовину и еще несправедливы в своих суждениях. Но не обманываетесь ли вы, Летиция? И он не собирается говорить с отцом? Вы уверены, что тут нет ошибки? Я так взволнована! Я чувствую себя полным ничтожеством. Я начинаю понимать тех, кто так им восхищается. И он просто возвращает мне свободу, без всяких условий? И не будет этих ужасных проволочек, сцен и писем? И мы с отцом можем завтра же уехать? Но как же могла я так запутаться? Мне этого ни за что не понять! Когда подумаю обо всем, мне становится страшно. Конечно, я кругом виновата, я вела себя непростительно. А вы, дорогая Летиция, вы так рано встали ради меня?

— Я хотела дать вам знать.

— Возьмите мое сердце — оно ваше всецело!

— Лучше подарите мне частицу, но только — навсегда.

— Фи! Впрочем, вы вправе так говорить.

— Я не хотела вас задеть, но согласитесь, что сердце, о котором идет речь, и в самом деле несколько переменчиво.

— О, оно очень эгоистично, ведь вот же я сразу и позабыла о Кросджее! Но если сегодняшнему дню суждено пройти под знаком великодушия, то, быть может, и он получит прощение? Ведь мальчик заслуживает чуткости, хотя бы из уважения к его отцу, который изо дня в день рискует жизнью ради отечества, получая за это гроши, на которые нельзя прокормить семью. Бедный глупый мальчонка! Ах, это его: «Послушайте, мисс Мидлтон, почему… некто… не принял моего отца, когда он сюда приезжал, и ему пришлось десять миль тащиться под дождем?» Право, быть может, это и заставило меня впервые… Однако какое великолепное утро после вчерашнего дождя! Будем же великодушны! Согласитесь, Летиция, что самый прекрасный день можно позолотить и заставить сиять еще ярче!

— Разумеется, можно. Дух наш способен заставить этот день навсегда сохранить свои радужные краски.

— Вот и я так говорю. Вы можете озарить сегодняшний день золотым сиянием для меня, я — для вас, сэр Уилоби — для нас обеих. А раз так, то день этот останется в памяти поистине райским на всю жизнь. Впрочем, испытательный срок еще не прошел: солнце едва взошло.