Валентин Рыбин - Разбег

Возвращаясь домой, Тамара Яновна на всякий случай заглядывала в почтовый ящик, хотя заранее знала, что дед Каюм-сердар, если было что-то в ящике, давно вынул. Все Юрины письма из Тулы он прочитывал первым и всякий раз, как только приходила с работы Тамара Яновна, нес заветное письмецо от сына ей. За три года — теперь уже Юра заканчивал рабфак и мечтал о Московском нефтяном институте, у Тамары Яновны скопилась целая кипа его писем. В одном из последних писем Юра писал матери, что институт только-только образовался из нефтяного факультета горной академии, в нем будут преподавать такие светила, как Губкин и Топчиев, и попасть в него — главная цель жизни Юры.

По письмам сына Тамара Яновна давно уже составила в своем воображении целую картину его жизни. За три года она не побывала у него ни разу, и он не приезжал, поскольку всегда на лето находились самые неотложные комсомольские дела, — но ей четко представлялось общежитие с длинным коридором и маленькими комнатами по бокам, комсомольский клуб «Октябрь» и библиотека. Ашхабадцы, а кроме Юры их еще около сорока человек, часто собираются в клубе, выпускают свою газету «Туркмены в Туле», копии своей газеты высылают в Ашхабад, в ЦК комсомола. Рабфаковцы занимаются в разных кружках и в совпартшколе. Не могла лишь представить себе Тамара Яновна — кто стирает Юре белье и гладит рубашки. Или — он в не глаженном ходит? В каждом письме она спрашивала сына об этом, но он даже не находил нужным отвечать на ее вопросы. Дед Каюм-сердар, слыша недоумения и возмущения Тамары Яновны, лишь посмеивался. Как-то раз сказал:

— Тамара, твой сын — истинный туркмен. Тысячу лет туркмены в песках живут и никто никогда не слышал, чтобы кто-нибудь за эти тысячи лет заговорил о стирке… А об утюге они совсем не знают.

— Мерите жизнь старыми мерками, — отмахнулась Тамара Яновна. — Внук ваш инженером готовится стать, а вы рады видеть его в тельпеке да чарыках.

— Извини, невестка, пошутил я, — лукаво улыбнулся Каюм-сердар. — Я горжусь моим внуком. Сплю — и во сне его вижу. Хороший человек в нашем роду растет. Нартач, хоть и не разбирается ни в чем, но тоже нахвалиться не может джигитом. Выйдет за ворота к соседям, только и рассказывает о своем ученом внучонке. Я думаю, Тамара-ханум, ты не будешь возражать, если куплю твоему сыну фаэтон: приедет в Ашхабад — отдам ему, как хан будет разъезжать по всему городу. И двух рысаков куплю.

— Да вы что, Каюм-ага! — испугалась Тамара Яновна. — Где это видано, чтобы при Советской власти, да у двух партийцев, сын имел собственную упряжку! Уму непостижимо! И вообще, Каюм-ага, хотела бы я знать, откуда у вас такие деньги? На фаэтон и коней нужны огромные деньги.

— За деньгами дело не станет, Тамара-ханум. Есть у меня деньги.

— Интересно — откуда? — заинтересовалась Тамара Яновна. — Мелеки и воду у вас экспроприировали, отары обе басмачи отобрали. Наверное еще в семнадцатом кое-что припрятали?

— Ай, Тамара-ханум, зачем тебе знать. Русские говорят, много будешь знать, — скоро состаришься.

Каюм-сердар открыто говорил о своем припрятанном богатстве — никого не боясь. Пять лет прошло с того дня, как привез ему Аман золото из песков. Люди уже давно забыли, по соображениям Каюм-сердара, о том далеком дне.

Но вот, как-то раз ночью на айван Каюм-сердара поднялись два незнакомца. Оба в одинаковой одежде. Европейские костюмы на них, бритые, безбородые, но оба — туркмены.

— Не узнал нас, сердар? — спросил один, бесцеремонно усаживаясь на ковер, и пояснил: — Русские шарабара на нас — чтобы подозрения не было. Бороду тоже пришлось сбрить. Времена такие, сердар, — приходится выворачиваться наизнанку. Меня ты знаешь, а приятель мой под чужим именем живет, так что знать тебе, как его зовут — необязательно. Разговаривай со мной и не обращай на него внимания: когда будет надо — он скажет свое слово.

Каюм-сердар не знал ни того, ни другого, и это вызвало в нем раздражение.

— Кто вы такие? Почему без приглашения, среди ночи?! Я не звал вас! — Старик угрожающе засопел, руки его задвигались непроизвольно, словно ища опору.

— Извини, сердар-ага, — спокойно сказал собеседник. — Предупредить тебя о своем приходе мы не могли — сегодня приехали из песков, дел было много. Пока брились, пока переодевались, много времени ушло. Мы, конечно, могли к тебе зайти пораньше, по не захотели смущать тебя своим появлением, перед сыном и невестками. Долго ждали, пока они лягут спать. Вот, дождались — и, как говорится, салам-алейкум.

— Кто вы? — чуть-чуть мягче, но все еще с обидой, повторил Каюм-сердар. — Должен сказать, что я не знаю вас — ни тебя, ни твоего друга. Да и в сверстники вы мне не годитесь — слишком молоды оба.

— Сердар-ага, не буду томить твою душу, — сказал собеседник и, сняв фуражку, провел ладонью по бритой голове. — Я — сын уважаемого курбаши Сейид-оглы. Отец погиб в бою с красными аскерами, но он успел сказать мне кое-что перед боем, — как будто сердцем чуял, что умрет.

— Сейид-оглы погиб?! — испуганно спросил Каюм-сердар. — Как же так произошло? Милостивая и щедрая рука аллаха всегда хранила его от несчастий. Да отнесет его душу в кущи рая всевышний… Аминь… — Каюм-сердар огладил бороду.

— Сердар-ага, теперь приготовься к самому главному, — жалко улыбнувшись, предупредил собеседник. — Моего отца убили твой сын Аман и внук Акмурад.

Каюм-сердар вздрогнул, вскинул бороду, болезненно морщась, словно его ужалила змея. А гость печально кивнул и подтвердил:

— Да, это так, сердар. Это истинная правда. Отец со своими людьми, среди которых были и мы, гнал купленных у тебя овец к границе. Красные аскеры преследовали нас. Возле самых гор они догнали, отбили овец, а джигитам пришлось спасаться в курганче, за старыми стенами. Мы отстреливались, но красные быстро нас окружили. Вдруг слышим: «Сдавайтесь, а то всех перестреляем, как кекликов!» Отец прислушался и говорит: «Вах, да это же Аман, сын Каюм-сердара! Я хорошо знаю его голос. Сейчас мы попробуем договориться с ним». Отец снял с одного из джигитов белую рубаху, привязал к палке и пошел на переговоры. Он встретился с твоим сыном на такыре, потом вернулся и сказал: «Этот Аман с потрохами продался большевикам. Мало того, что он отбил у нас овец — он еще предупредил: если через полчаса не сдадимся без боя, то все будем уничтожены». Отец отвел меня в сторонку и говорит: «Сапар, возьми с собой Плешивого и побыстрей поезжай в Ашхабад к Каюм-сердару. Скажи ему обо всем, что происходит на белом свете. Скажи, что у Амана мы купили овец, отдав ему золото, но Аман этих овец у нас и отобрал. Скажи об этом Каюм-сердару, и пусть он вернет нам золото. Ты понял, Каюм-ага?

— Харам-зада, — выругался Каюм-сердар. Обернувшись, он увидел у входа в другую комнату Нартач и недовольно махнул рукой: — Женщина, не стой за спиной и не слушай о том, что тебе знать не надо.