Валентин Рыбин - Разбег

Минуло восемь лет.

В самый разгар азиатской жары вернулся в Ашхабад, с женой и сыном, Иргизов. Вышел из вагона с двумя чемоданами — высокий, возмужавший, в просторном парусиновом костюме и соломенной шляпе. Нина, в белом шелковом платье, модно причесана, осторожно, чтобы не помяться, вывела, держа под мышки, на перрон Сережку. Малыш был в матроске и туфельках с застежками.

— Ой, какая образцовая семейка! — восхищенно воскликнула Зина, целуясь поочередно с каждым. — Выглядите — шик, не то что мы, ашхабадские!

Зина взяла за руку племянника и повела через перрон, на привокзальную площадь, где на солнцепеке жарилась целая вереница фаэтонов, а кучера стояли у арыка, под деревьями, жадно высматривая пассажиров.

— Ну, как ты тут? — Иргизов догнал сестру. — Скучала, наверно? Или — наоборот… Приехали — стесним тебя, не рада будешь.

— Да хватит тебе, — обиделась Зина. — Ждала его с ласковыми словами, а он о какой-то тесноте.

Иргизов не стал пока ее ни о чем расспрашивать. Сунул в багажник фаэтона оба чемодана, усадил на заднее сиденье женщин, Сережку взял к себе на колени, и поехали по Октябрьской, обрамленной с обеих сторон зелеными кронами карагачей. Под колесами коляски и копытами коней загремела мостовая. Далеко, в самом конце тенистого коридора улицы, открылся вид на Копетдаг.

А вот и родная Артиллерийская. Все тут по-прежнему. Дом, правда, побелили и окна покрасили. А в коридорах запах керосина, как и раньше. В комнатах у Зины темно — окна занавешены. Слышно как в темноте жужжит муха. Зина торопливо открыла окна, двери.

Иргизов с Ниной прошли в свою комнату. Тут — никаких перемен. Та же кровать, шкаф, этажерка. Только книги на этажерке другие — медицинские, по акушерству и гинекологии. Зина улыбнулась, видя с какой серьезностью брат читает названия учебников, отстранила его от этажерки.

— Ладно, поставишь свои, археологические… А сейчас что же, отдыхать, наверно, с дороги будете?

— Да, ну, какой еще отдых, — возразилаНина и, отщелкнув замки чемодана, начала вынимать вещи. — Надо перестраиваться на новый лад. Откровенно говоря, мне больше здесь нравится. Хоть и мала квартирка, но своя, а там мы целых восемь лет жили в роли постояльцев. Перебирались от одних хозяев к другим. Ты думаешь, я прихоти ради, после родов уехала с малышом в Саратов, к маме? Останься в Ташкенте, я ни за что бы не выходила малыша. Болел все время. Потом уж, когда подрос, вернулась. Да и Ваня выхлопотал для Сережки место в детском садике. Зинуля, а ты не смогла бы помочь нам в устройстве Сережи в детский сад?

— Надо подумать… По-моему, можно, — не очень уверенно пообещала Зина. — Поговорю с директором.

— Чары-ага, друг мой закадычный, как живет? — поинтересовался Иргизов. — Писал я ему на первых порах, да ни одного ответа. Потом уж только вспомнил, что у Чары — никакого образования.

— Как так?! — удивилась Зина. — А как же он заготовителем работает? Что-то ты путаешь.

— Ничего не путаю. Смекалка у него хозяйская… Сердар еще не вернулся из Вольска?

— Вернулся. — Зина вздрогнула и заметно смутилась. — Летчик он. Как увидимся, все время спрашивает о тебе.

— А Каюмовы?

— Тамара Яновна — в Наркомздраве. Муж ее, по-прежнему, в Осоавиахиме, а сын заканчивает нефтяной институт в Москве. Прошлым летом видела его — приезжал в Нефте-Даг, на практику, ну и в Ашхабад, к своим заглянул. Видный такой стал. Без пяти минут инженер. А старики — оба умерли. Давно уже, года три назад. Новостей, как видишь, накопилось много, пока вас не было. Между прочим, Лилия Аркадьевна замуж вышла. — Зина неловко улыбнулась.

Иргизов вздрогнул, почувствовал, как трепыхнулось в груди сердце. Почему-то жаль стало первую свою возлюбленную. И Нина тотчас вышла в переднюю.

— И за кого же она вышла замуж? — спросил с интересом.

— За одного военного… за Чепурного. Дочка у них недавно родилась. А сама она учится заочно, на юридическом, в Баку.

— Перемен, действительно, много, — заметил Иргизов. Расхотелось ему расспрашивать о других знакомых. Неожиданная новость о замужестве Лилии Шнайдер сразу расставила все точки над «и», все встало на свое место. Теперь уже не было смысла — ни жалеть Лилию Аркадьевну, ни тяготиться своим безжалостным поступком по отношению к ней. До сегодняшнего дня Иргизав осуждал себя за то, что так решительно, словно саблей взмахнул, отказался от Лилии Шнайдер, хотя и понимал: сам он тут ни при чем — так распорядились его горячие чувства, мгновенно переросшие в любовь к актрисе Нине Ручьевой. И сейчас он был привязан к Нине, как влюбленный мальчишка, и никогда бы не поступился ничем в ущерб своей привязанности, но черт возьми, почему-то досадовало сердце за такой, как ему теперь казалось, нелепый исход: Лилия Шнайдер вышла замуж за Чепурного. Он, Иргизов, никогда не сомневался в том, что Лилия Аркадьевна смотрит на Чепурного как на хорошего товарища; что между ними никогда не возникнет взаимных чувств любви и тем более супружеской связи. И вдруг Чепурной стал ее мужем! Может быть Иргизов просто ошибался в ней? Может быть, она была неискренна с ним?

— Иргизов, тебя кажется тронуло известие о замужестве Лилии Аркадьевны? — улыбаясь, небезразличным тоном спросила Нина. — Вот уж не думала, что ты ее помнишь до сих пор.

— Да что ты, — отмахнулся он и отошел к окну. — Просто вспомнилось прошлое.

— Может зайдем к ней — поздравим с законным браком и рождением малышки? Я — не ревнива, — предложила она.

— Ни к чему, Михаловна, ни к чему. — Он обнял ее за плечи. — Не надо упрощать столь житейские перипетии. Всякое упрощение ведет к пошлости.

— В простоте гениальность, — не согласилась она.

— И пошлость тоже от простоты… От упрощенной простоты, — уточнил он, подумав.

— Знаешь что, приятель, — обиделась Нина. — Давай не будем умничать. Все надо принимать как должное, как от судьбы идущее. И если уж хочешь совсем начистоту, то скажу тебе так: ты боишься встречи с Лилией Шнайдер, потому что все еще неравнодушен к ней.

— Чепуха, Михаловна, чепуха! — захохотал Иргизов. — Ничего подобного я не испытываю. А что касается тебя — ты, оказывается, ревнива.

Подшучивая друг над другом и препираясь, они обнялись посреди комнаты, замолкнув в поцелуе. Зина оторопела:

— Вот дают! Сережку хоть бы постеснялись!

Нина счастливо засмеялась и, вырвавшись из рук мужа, склонилась над сыном.

Вечером Иргизов отправился к Каюмовым. Дома оказались только женщины — Тамара Яновна и Галия. Ратх — в командировке, Аман — на конезаводе, придет позже. Гостю пришлось добрых два часа просидеть на тахте за чаем и ужином, переговорить обо всем на свете. Он рассказал все, что мог рассказать о Ташкенте, о себе и Нине. Пообещал в следующий раз привести с собой Сережку.