Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

По дороге домой у моста через Дик татарская княгиня повстречалась с упряжкой Ности. Фери еще издали узнал ее маленькую коляску с балдахином и салютовал ей рукояткой кнута. Придержав лошадей, он крикнул госпоже Хомлоди:

— Какие новости?

— Я выиграла тонну конфет! — прокричала в ответ она.

— Серьезно?

— Все трое ворот открыты. Good bye! [130] До свидания! (англ.)

Кучер и гайдук Пимпоши не поняли ни единого слова, но Фери-то все было ясно. Ему показалось, что мир вокруг изменился. Травы стали зеленее, леса шумели о любви, и о ней же болтал извилистый Дик. Фери весело погонял лошадей в Рекеттеш, знакомо кивала ему башня с жестяной кровлей, словно зазывала его. Завернув в село, он увидел шедших ему навстречу Михая Тоота и доктора Пазмара. Доктор держал в руках раскрытый зонтик от солнца, а Тоот нес на плече ружье. Ности бросил вожжи кучеру и спрыгнул.

— Что, в деревне бешеная собака объявилась?

— А вот и не так, — смеясь, ответил Михай Тоот. — Нашей маме подкладка нужна на шубу, на нее-то сейчас я и зарюсь. Доктор в здешнем лесу семью лисью обнаружил.

— А вы, доктор, вместо ружья зонтик несете?

— Я только одним способом убиваю, — сострил доктор. — Составьте нам компанию, господин исправник!

— Эх, была не была! — внезапно решился Ности. — Но мне тогда нужно ружье.

— Гайдук принесет, — рассудил Михай Тоот. — Подите, Пимпоши, попросите у барышни, супруга моя и притронуться-то к ружью не смеет. Мы будем там, в лесочке, — показал он гайдуку на буковый лес, раскинувшийся на нескольких хольдах.

Был прекрасный июньский день, время двигалось к шести, солнце еще сильно припекало, и даже шедший под зонтиком Пазмар то и дело вытирал пот со лба.

До леса было всего несколько сот шагов, а от дома Тоотов и того меньше: когда-то лес примыкал к парку управляющего имением, но Тоот приказал вырубить ближнюю часть и посеял там пшеницу. Теперь, чтобы добраться до леса, нужно пройти все село и в конце его свернуть на полевую тропинку, бежавшую между шелестящих пшеничных стен. Хлеба уже сбросили свой белокурый наряд, большеусые колосья чуть колыхались, волнуемые ветерком. Поле было однообразно и в то же время прекрасно, синели кое-где васильки, алели воронки мака…

— Как чудесен мир! — восторгался доктор.

— А ваши больные все-таки его покидают, — поддел врача исправник.

— Э-э, тут уж не моя вина, а высшей администрации, — возразил доктор.

— Еще вопрос! Например, кто за ними ухаживает, когда вы водите воинственных мужчин убивать лисиц?

— Ну, о них-то заботятся. В больнице ухаживают за больными три старухи. Каждую неделю попеременно одна из них мой ассистент. Они принимают больных в мое отсутствие и умеют оказать, по крайней мере, первую помощь. Иногда даже меня удивляет, как много знают эти старушенции и до чего только не додумался за века народ природной своей мудростью. На той неделе из Воглани привезли одного больного, груз тяжелый поднял, и у него образовалась скверная грыжа. Я не смог ее вправить. Когда меня не было, старая Кечке (одна из наших сестер милосердия) подложила под кровать в ногах у больного два кирпича, так что голова его оказалась ниже туловища. За ночь грыжа на место и стала.

Михаю Тооту история понравилась, он попросил разъяснений, что было весьма опасно, ибо, если доктор пускался в научные рассуждения, остановить его было невозможно.

К счастью, они уже добрались до леса, и исправник хитро уклонился от выслушивания докторских объяснений.

— Вы идите вперед, идите! А я обожду Пимпоши на опушке иначе он меня не найдет. Я вас догоню, господа!

Они направились в чащу леса, а Ности сел на пенек и стал слушать птичий щебет. Куда лучше лекций Пазмара! Фери казалось, будто птицы поют специально для него. А какими сладкими чувствами наполнял его сердце лес! Погрузившись в мечты, он вглядывался в таинственный, глубокий сумрак деревьев. У ног его из-под камня сочилась вода; сначала она бежала серебряным шнурком по лужайке, потом исчезала в трещинах земли или под кустом, затем снова появлялась чуть дальше и снова пряталась. «У нее даже голоса нет, — думал Ности, — бежит совсем беззвучно, а ведь потом примется бормотать, ворчать и, быть может, где-нибудь превратится в шумный поток, гневными волнами бьющийся о скалы».

Все внимание Ности было устремлено на серебряную ленту он следовал за ней взглядом, видел, как она расширяется, как труден ее путь вначале, как натыкается она на камень и, пенясь, откатывается, как забредает в яму, откуда не может сразу выкарабкаться, видел, где она добирается до плоской скалы и разливается по ней серебряной скатертью… Не желая терять ручеек из виду, Фери даже встал, чтобы проследить его дальнейший путь, как вдруг перед ним зарябили два сверкающих глаза и рыжая морда. Старая лиса вылезла из норы, осторожно огляделась, макнула морду в ручеек и вскоре почти весь его выхлебала. Вероятно, кумушка недурно пообедала.

Спрятавшись за куст, чтобы лисица его не заметила, Ности ругал про себя Пимпоши, что тот все еще не принес ружья. Лиса, утолив жажду, огляделась по сторонам, совсем как венгерский крестьянин, ожидающий дождя, — только мужик на небо глядит, а лисица землю обнюхивала. Вокруг стояла тишина, нигде ничего подозрительного. Она вернулась к норе и издала своеобразный звук.

Это был призывный сигнал. Из норы выскочили три маленьких лисенка и принялись возиться на лужайке. Их мать вытащила откуда-то заячью ножку и бросила им, один лисенок схватил ножку и начал бегать с ней по полянке, двое других пустились его преследовать, догнали, повалили, барахтались, а упомянутая заячья ножка оказывалась то у одного, то у другого; они вырывали ее друг у друга изо рта, вертели, словно палку, и иногда клубок их казался единым строенным телом, которое в следующую минуту превращалось в кольцо; впрочем, все это было игрой, лисята не обижали друг друга. Старая лиса стояла у лаза в нору и, глядя оттуда, наслаждалась милыми проказами здоровых веселых малышей.

Вдруг она высоко подняла пушистый хвост, лисята, как видно, поняли сигнал, потому что игра вдруг прекратилась, и все трое, как по команде, убрались в нору, оставив снаружи заячью ножку, которая тоже была, пожалуй, скорее символом.

Старая лисица снова исследовала местность со всех сторон и, найдя безопасность удовлетворительной, еще раз подбежала к норе, и опять издала звук, — судя по всему, она им пригрозила: «Теперь я ухожу, детки, ведите себя хорошо, не выходите из норы ни в коем случае, пока я вас не позову, а не то бука съест».

Лиса побежала наискосок к северной части леса, в сторону Мезерне (между прочим, там на опушке была ферма). Ности повернулся, поглядел ей вслед и хотел было крикнуть Тооту: «Э-гей, вон лиса бежит!», как вдруг послышался шорох, треск ветвей, он обернулся и проглотил приготовленный крик, а с губ его сорвалось изумленное: