Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)

— А его мама? Она тоже сильная?

Монти почесал подбородок.

— Ты ее не видела?

— Нет. Она в Биаррице.

— Скоро приедет?

— Да, кажется.

— Спешит, а?

— М-дэ…

— Ну почему же!

— М-дэ…

— Ради Бога, что ты заладил «М-дэ»? Она очень страшная?

Монти почесал скулу.

— Как тебе сказать… Вообще-то хорошая тетка.

— Вот и Ронни так говорит.

— Свой парень. Такая, знаешь, в духе Дианы. Охотится, улыбается, угощает селян. А вообще, кто ее разберет. Я ее боялся больше, чем леди Констанс.

— Почему?

— Не знаю. Боялся, и все тут. Да плюнь, ничего не будет. Может, она сейчас распевает: «О ты, волшебница любовь!» Пошли, мне пора. Мой поезд в 2.45.

— Что?

— Без четверти три.

— В Бландинг?

— А то куда же?

— Так ведь и я им еду.

— Очень хорошо. Поедем вместе.

— Нам нельзя вместе ехать.

— Почему? Посидим, поболтаем, а выйдем — и не знакомы. Все ж веселей.

Сью вспомнила, как скучно ехать одной, и кивнула:

— Ну хорошо.

— Может, заскочим ко мне? Возьму вещи.

— И опоздаешь на поезд. Нет, спасибо. Скачи, если хочешь, я буду на вокзале.

— Я бы тебе показал ее фотографии. Шестнадцать штук!

— Опишешь по дороге.

— Ладно. Любезный, счет!

Когда стрелки вокзальных часов показывали 2.40, леди Джулия двигалась сквозь толпу, усиливая впечатление тем, что вокруг нее, словно спутники вокруг Солнца, крутились горничная, два носильщика и юный предприниматель, решивший, что ей нужны апельсины или конфеты.

К этому, как всегда, она относилась с благодушным презрением. Другие бежали, она — гуляла. Дозволив носильщику открыть пустое купе и сложить там сумки, книги, журналы, она расплатилась, отпустила горничную, села поудобней и стала безмятежно разглядывать вокзальную суету.

Церемония отправки набрала полную силу. Носильщики бегали туда и сюда, стрелочники взмахивали зеленым флажком, платформа звенела под ногами опоздавших, и поезд уже дрогнул, когда дверь распахнулась, а на леди Джулию едва не упало что-то шестиногое. Кое-как удержавшись, оно плюхнулось напротив и оказалось молодым человеком типа «хлыщ», в котором она узнала Монти Бодкина, неоднократно посещавшего дом ее предков.

Он задыхался, он вспотел, он чуть не опоздал, но остался preux chevalier [57] Храбрый рыцарь ( фр. ). , а они-то знают: если ты толкнул даму — проси прощения.

— Ничего, мистер Бодкин, — отвечала дама. — Это вы меня простите, расселась…

Монти подскочил и воскликнул:

— Ой!

— Да?

— То есть… Здравствуйте, леди Джулия.

— Здравствуйте.

Монти отер лоб носовым платком в тон носкам и галстуку.

— Удивительно! — выговорил он. — Наскочить на вас…

— Именно, наскочить. Просто колесница Джаггернаута! Куда едете?

— Э? А! В Маркет-Бландинг.

— К дяде?

— Нет-нет. К вам. Лорд Эмсворт взял меня в секретари.

— Как странно! Я думала, вы работаете в «Мамонте».

— Ушел.

— Ушли?

— Ушел.

— Почему?

— Да так, знаете… Есть пружины.

— Пружины?

— Пружины.

— Какое занятное выражение!

Монти решил сменить тему:

— Я слышал, в замке все по-прежнему.

— От кого?

— От Хьюго Кармоди. Он тоже был секретарем.

— Секретарю стоит быть понаблюдательней. Там землетрясение.

— А? Что?

— Держитесь, мистер Бодкин. В замке — Ронни с певичкой. Хочет на ней жениться.

— Что вы говорите?!

— Уверяю вас.

— На певичке?

— Да. На некой Сью Браун. Вы с ней знакомы?

— Нет, что вы! Что вы, что вы. Нет.

Леди Джулия взглянула на убегающий пейзаж.

— Матери это нелегко, — сказала она. — Не правда ли, мистер Бодкин?

— О! Да-да. Нелегко.

— Но могло быть и хуже. Такое короткое, простое имя. Мне почему-то кажется, она не подаст в суд.

— Куда?

— В суд. Когда все кончится. Вот Сюзан де Брюн — другое дело.

— Вы думаете, кончится?

— А как же! Почему вы волнуетесь?

— Я… я просто думал, это трудно. Ронни — сильная личность.

— Унаследовал от матери, — сказала леди Джулия.

Сью вошла в купе, когда они молчали.

Монти в это время смотрел на пейзаж, леди Джулия просто сидела. Ничто не говорило о том, что они знакомы, и Сью обрадовалась было, что нашла своего спутника, но он обернулся и так отчужденно, так сухо взглянул на нее, что она растерялась.

— Какая зелень, леди Джулия! — сказал он. — Леди Джулия! Зелень-то, а?

Величавая дама взглянула в окно.

— Да, — согласилась она, — хотя дождя давно не было.

— Наверное, Ронни это нравится. А, леди Джулия?

— Простите?

— Я говорю, — пояснил Монти, — что вашему сыну Ронни нравится свежая зелень.

И, бегло взглянув на Сью, он откинулся на спинку сиденья. Усилия его не пропали втуне. Сью задрожала.

— Простите, — сказала она, — вы не леди Джулия Фиш?

— Она самая.

— Меня зовут Сью Браун, — сказала Сью, жалея о том, что слишком напоминает испуганную мышку.

— Подумать только, — сказала леди Джулия. — Какое совпадение! Не правда ли, мистер Бодкин?

— Да-да. Совпадение. Какое.

— Мы говорили о вас, мисс Браун.

Сью кивнула, начисто лишившись голоса.

— Видимо, я теряю сына, но обретаю дочь.

Сью кивнула. Монти подумал, что лучше что-нибудь сказать. Так уверенно, бодро… в общем, бодро и уверенно.

— Ронни прислал мне вашу фотографию, — продолжала леди. — Прелестно, да… Прелестно. Теперь мы поболтаем. Мистер Бодкин не обидится. Да, кстати, вы не знакомы?

— Что вы, леди Джулия? — вскричал Монти. — Нет! Что вы! Нет.

— Прошу вас, что за тон? Я уверена, что мисс Браун достойна знакомства с вами. Ну что ж, я вас представлю. Мистер Бодкин. Мисс Браун.

— Очень приятно, — сказал Монти.

— Очень рада, — сказала Сью.

— Мистер Бодкин, — сказала леди Джулия, — едет в Бландинг, к моему брату.

— Подумайте!

— Пойду покурю.

— Идите, — сказала леди Джулия.

Монти сидел в купе для курящих, довольный собой. Еще полсекунды — и Сью пропала бы. Да, поначалу он решил, что слишком умен, слишком тонок для слабого женского ума, но все обошлось. Старушка поняла на лету его намеки.

Вздохнув с облегчением, он прикрыл глаза и предался живительному сну. Разбудил его минут через сорок легкий лязг. Он открыл глаза, поморгал и увидел, что Сью открывает дверь.

— А! — заметил он. — Поболтали?

Сью кивнула и села рядом с ним. Лицо у нее было точно такое, как у растерянного ребенка. Это ей шло. Монти собирался пожалеть о былом, но вспомнил Гертруду и одумался.

— Хорошо получилось, а? — сказал он. — Прямо чужие, и все.

— О да!

— А как я тебе подсказал? Одно слово — здорово.

— О да!

— То есть как «О да!»? Гениально. Что-то ты, старушка, скисла. Поболтали?

— О да!

— Опять! Что вы делали?

— Болтали.

— Это понятно. О чем?

— О том о сем.

— Она тебя не обижала?

— Нет, что ты!