Александр Ванярх - Перестройка

Председатель исполкома, по национальности молдаванин, дал команду и на площадь вынесли телефонный аппарат, подключили через усилитель к динамикам, которые когда-то использовали на парадах, и громадная толпа народа, заполнившая площадь и близлежащие улицы, четко услышала: «Приемная Генерального секретаря ЦК КПСС слушает». — «Я председатель исполкома города Бендеры Молдавской ССР, собрался многотысячный митинг, люди хотят слышать Горбачева». — «Минуточку, — а через пару минут, — Генеральный секретарь занят!»

И так повторилось много раз.

— Члены КПСС! В знак протеста предлагаю прямо тут, на площади, сжечь партийные билеты! Горбачёв – предатель! Он предал наш народ!

Заполыхал костер. Люди с орденами и медалями, большинство плача, но были такие, что матерились трехэтажным матом, проходя, бросали в костер книжечки с профилем Ленина на обложке. Сжег свой билет и Иван, и на душе стало так пусто и безысходно, что хотелось не заплакать, а заорать, завыть.

«Какое предательство! До такого мог додуматься только гениальных подлец». – Думал тогда Иван.

А площадь бурлила. На трибуну вышел военный. Люди, неоднократно обращавшиеся в воинские части за помощью, притихли, ожидая какого-нибудь сообщения.

— Тихо! — сказал сосед Ивана по толпе. — Дай послушать, что майор скажет.

Иван сразу узнал своего сослуживца, начальника ГСМ Воронова. Но офицер начал читать стихи, по площади пронеслось:

— Я никогда не думал и не верю,

Что русские виновные за то,

Что нефть течет рекою «за пределы»,

Что продано Отечество мое.

Я — русский, но не Сталин,

И мой народ в России не один,

Зачем же мне вы приписали,

Что натворил великий тот грузин.

Страна моя! И гордый мой народ!

Дай мужество сказать мне это слово:

Чтоб столько лет мы, двигаясь вперед,

Дошли до ужаса, позора до такого!

Несколько секунд площадь молчала, но потом взорвалась бурными аплодисментами.

— Правильно! Причем тут русские?!

— Нашел время стихи читать, ты лучше скажи: на какой стороне будете вы, военные, когда нас убивать будут?!

— Помолчите! Дайте человеку сказать!

— Да я его знаю, он сосед мой, стихи пишет!

По площади неслось:

— Страна моя! Российские сыны!

Неужто вы потерпите такое!

Чтоб русские стояли у стены,

Лишь за язык, за братство то святое,

Чтоб мы посмешищами стали!

Чтоб я от русского отвык.

Но даже он, Иосиф Сталин,

Признал великий мой язык!

— почти кричал майор.

— Какая там страна! — орали из толпы, предали и продали русских.

— Горбачев подонок!

Майор исчез, на его месте уже стоял другой оратор, и снова над площадью понесли четверостишья.

— Да что их, прорвало! — сказал сосед Ивана. — Нашли время, тут уже жрать нечего!

— Правильно говорят, кто, как может: один матом, другой стихами!

— Опомнитесь люди!

Если вы люди!

Опомнитесь, что вы творите?

Ведь слезы и кровь

Вас преследовать будут,

Не год и не два, а столетья, — неслось над площадью.

Но Иван, обойдя стороной тлеющий костер, где догорали партийные билеты, медленно пошел домой.

— Сегодня время негодяев,

Сегодня время подлецов, — орал самодеятельный поэт.

«Да, действительно, время негодяев, — подумал Иван, — да еще каких!»

Глава двадцать третья

События в Молдавии нарастали с катастрофической быстротой. Стояли уже все фабрики и заводы, бастовали железнодорожники. В Кишиневе молдавские националисты разгромили редакцию газеты «Советская Молдавия», физически избивали сотрудников и журналистов за то, что те опубликовали списки бывших буржуев, теперь активно участвовавших в политической жизни под общим лозунгом: «Кто есть кто».

Собирались пожертвования на нужды Народного фронта Молдавии. По улицам стали ходить, в основном, женщины сельского вида: подходили к людям, разговаривали по-молдавски, если человек не понимал или говорил по-русски, плевали в лицо, провоцировали на драки, а сопровождавшие их молодчики тут же избивали любого. Распространялись дикие слухи о якобы бесчинствующих русских, на этой почве разжигался национализм.

В городе Бендеры, раньше тихом, жившем без каких-либо происшествий, появились сообщения о пропавших без вести, об убийствах. В парке на набережной нашли мертвого мальчика шестнадцати лет, на голове его был полиэтиленовый пакет. Под двери квартир подсовывались угрожающие записки: «Русские свиньи, убирайтесь домой!» А на страницах газеты «Молдова ши астра» поэт Виеру открыто призывал: «Бейте этих русских! Они гнали нас в Сибирь, они гноили нас на каторге». Обстановка накалялась с каждым днем. У детских садиков и школ дежурили дружинники из русских.

В город приезжали и большие политики, такие как Бакатин, Ахромеев, Рафик Нишанов. Обстановку знали все, и даже в Москве, но мер никаких не принималось. Начались акты самого настоящего бандитизма. Утром был обстрелян автобус, перевозивший рабочих на птицефабрику, погибло шесть человек. В Слободзейском районе, у села Чобручи, был убит председатель местного колхоза, русский по национальности. Ясным днем на автобусной остановке был зарезан русский солдат, уволенный в запас и ехавший к родителям. В школах отменили преподавание русского языка и литературы и уволили преподавателей. Стали увольнять врачей, не владеющих «государственным» языком.

Молдавия разделилась на две части: левобережную и правобережную. Левобережная стала требовать вернуть статус 1929 года, когда она на правах автономной области входила в состав Украины. Делегация из Тирасполя уехала в Киев, но там местные украинские националисты предали их и выдали молдаванам. Избитый до полусмерти, председатель Тираспольского исполкома чудом остался жив.

Создался заколдованный круг: почти трехмиллионное русскоязычное население Молдавии оказалось никому не нужным: ни России, ни Украине, а молдавское правительство проводило враждебную политику против славян.

В такой обстановке очень многие русские семьи старались добровольно уехать, поменяв квартиру. Появились такие объявления: «Меняю четырехкомнатную квартиру с гаражом, дачей на любую квартиру в России». Но из России, даже молдаване по национальности, узнав обстановку, не спешили возвращаться на свою родину. Стали думать о переезде и Исаевы.

— Вот не продали бы дом в Крыму, вернулись бы туда, — говорил Иван.

— Поменяли бы шило на мыло, — там сейчас националисты тоже бунтуют. Есть только один выход — Голодаевка, — возражала Оксана, — вот Егорка первый класс закончит, и надо решаться.

— Зря только все это барахло купили: мебель, вещи теперь ничего не увезешь отсюда.

— Надо продать все, что можно, а холодильник, телевизор и другие наиболее ценные вещи возьмем с собой, прицеп большой, войдет порядочно.