Наталия Роллечек - Избранницы

— А это что?

И Зоська извлекла из-под фартука потрепанного мишку.

— Может быть, скажешь, что и этого мишку она не вынесла? Она выносит игрушки из детского сада и раздает их малышкам. А если какая-нибудь из игрушек пропадет, так она скажет, что мы украли. Наверняка! Ее мало будет волновать, если с нас спустят шкуру.

На верхней ступеньке лестницы сидела Сташка и плакала. Увидев нас, она бросилась с ревом к Зоське.

— Отдай моего мишку!

В ответ на это девчонка получила игрушкой по голове, и Зоська захлопнула перед самым ее носом дверь, ведущую на чердак. Здесь, среди вороха рабочей одежды, возле окна стояли Янка и Владка и о чем-то таинственно шептались.

Из-за двери, предусмотрительно закрытой на крючок, доносились горькие всхлипывания малышки.

— Отдай моего мишку! Чтобы тебе господь бог голову оторвал! И ноги! Отдай мне мишку!

От ее воплей у меня разболелась голова. Слыша, что Янка и Владка шепчутся о сестре Барбаре, я пробормотала угрюмо:

— Ну, чего вы снова хотите от нее?

— Слишком много суется она в дела малышей.

— И только развращает их, — вставила Владка. — Господь Иисус сказал, что тому, кто развращает детей, лучше привязать камень на шею. Она только делает вид, что играет с малышками, а на самом деле старается ради того, чтобы иметь возможность увидеться с ксендзом.

Запертые двери затряслись под ударами кулаков, послышался душераздирающий крик:

— Господи, помоги, чтобы эта обезьяна отдала мне мишку!

— Пусть Зоська отдаст игрушку или я всех вас тут поубиваю!

Янка окинула меня удивленным взглядом и, пожав плечами, открыла дверь:

— Иди сюда!

Сташка замерла на пороге — спавшие чуть не до пяток чулки, одеревеневшие руки, дыры на локтях, покрасневшее от холода и слез лицо.

— Хочешь мишку? — Владка потрясла игрушкой перед ее носом.

— Хочу.

— Тогда повтори, что сестра Барбара говорила ксендзу на крыльце.

— Мишку… — всхлипнула Сташка, следя глазами за игрушкой, зажатой в поднятой Владкиной руке.

— Скажи, — держались они за руки?

— Отдай!

— Скажи, ксендз обнимал сестру Барбару? — толстощекое лицо Владки раскраснелось от возбуждения.

— Отдай его!

— Ну, говори же, — целовались они?

— Отдай мишку! — Сташка приподнялась на цыпочки, пытаясь дотянуться рукой до игрушки.

— А иди ты к дьяволу со своим мишкой! — Владка распахнула вдруг окно и выбросила игрушку. Мишка шлепнулся на крышу, покатился по ней, но задержался возле трубы.

Сташка охнула, бросилась к окну. Мелькнули голые колени и русая головка. Минута ожесточенной борьбы — и мы втащили Сташку назад на чердак: она сама едва не выскочила в окно следом за мишкой.

— Тихо, Стася, тихо… — шептала Янка, со страхом оглядываясь по сторонам. — Не кричи, а то услышат…

Сташка не кричала: она была в обморочном состоянии. Ее взяли на руки и понесли в спальню.

Я встала на колени возле открытого окна и подставила разгоряченное лицо под струю морозного воздуха. У меня кружилась голова, я боялась, что через минуту тоже упаду в обморок.

В коридоре раздалось чье-то негромкое пение. На чердак заглянула Зуля.

— Как тут холодно! Почему окно открыто? — Она вошла, затворила окно и обеспокоенно сказала:

— Я хотела кое о чем спросить тебя. Только не смейся надо мною.

— Ну?

— Почему девчата называют их «святым семейством»? Ведь это грех. Если бы матушка узнала…

— Кого называют?

— Ксендза, сестру Барбару и Эмильку. Они все трое сейчас в детском саду. Однако сестра Барбара не должна так смотреть ксендзу в глаза, потому что это нескромно, — правда?

— Убирайся отсюда! — крикнула я, вскакивая на ноги. Когда перепуганная Зуля убежала, я спустилась вниз и там забралась в угол возле чуланчика…

Ксендз-катехета, сестра Барбара и Эмилька стояли в зале детского сада; их было хорошо видно через открытые двери. Над головой каждого из них сверкал золотой ореол.

Я часто-часто заморгала. Ореолы исчезли, но зато из их рук брызнули сверкающие лучи. Аромат роз и фиалок носился в воздухе. В голосе ксендза-катехеты звучала удивительная сладость:

— … Это те безгрешные годы, когда любовь к ближнему является потребностью человеческой натуры. Эти девчушки, растущие в ласке, преисполненные нежности, преданности, — волнующий довод благородной деятельности «Евхаристичной Круцьяты».

После каждого слова из уст ксендза вылетал белый голубок. И вот теперь их целые стаи трепетали на оконных карнизах. От мелькания крыльев рябило в глазах и шумело в голове.

— … Уже два года являюсь я их духовным руководителем. Неведение греха, невинность, чистота, скромность делают их безоружными. Будучи не в состоянии противостоять кому-либо, они возбуждают жалость, — правда, сестра? Поэтому в них нужно влить немного отваги, сделать их более смелыми. Сестра могла бы в этом сильно помочь…

Голос ксендза растворился в радостном хоре ангельского пения. Ксендз, сестра Барбара и Эмилька, держась за руки, возносились на снежно-белом облаке к потолку. Звуки труб и ангельские песнопения грянули с огромной силой, весь зал погрузился в ослепительное сияние и сладкий аромат бальзама. Яркий свет начал проникать в коридор. У дверей чуланчика стояли два помойных ведра; они сверкнули червонным золотом, и в тот же миг старая метла зазеленела, как стебель диковинного растения, выпустила десятки побегов и распустилась буйными белыми лилиями.

Я прикрыла глаза, ослепленная необыкновенным блеском. Послышался шум у потолка; в предчувствии, что через какую-нибудь минуту к чуланчику слетятся ангелы, чтобы вознести меня на небо, я улыбнулась в восторге и… грузно осела на пол.

Когда я открыла глаза, то увидела склонившуюся надо мною нахмуренную физиономию Сабины.

— Каким тяжелым делается человек, когда упадет в обморок. Едва притащила. Тебя, наверно, продуло возле детского сада и ты схватила лихорадку. Но не бойся. Получишь капустного рассола — и все пройдет.

Почувствовав облегчение от сознания, что имею дело не с небом, а с нашими приютскими девчонками, я закрыла глаза.

Во время собрания «Евхаристичной Круцьяты» ксендз-катехета предложил провести в белошвейной мастерской костюмированный вечер с участием всех членов «Круцьяты» — мальчиков и девочек — и в качестве покровительницы вечера выдвинул кандидатуру сестры Барбары. Холодное лицо матушки-настоятельницы постепенно теплело под действием огня, с каким ксендз-катехета доказывал полезность такого вечера. А когда «рыцари господа Христа» дали обещание примерно вести себя, предложение ксендза было принято единодушно.