Карл Гьеллеруп - Мельница

— Да нет, говорила, только не называя ее имени, это верно… И я еще обещал рассказать, что именно она говорила, только потом, когда придет время.

— Как же, я и эти слова помню, я часто с тех пор думал о них… Ну что, пришло время?

— Мне кажется, да.

Лесничий выжидательно смотрел на друга, а тот устремил взгляд в землю, словно буравя ее рядом с посохом.

— Понимаешь, бедняжка Кристина тогда уже как бы покончила счеты с нашим миром. Она думала не о себе, а о нас, тех, кого покидает. И, среди прочего, говорила о моей женитьбе, потому что считала, что мне нужно жениться второй раз. Так, дескать, будет лучше во всех отношениях, особенно для сына. И она внушала мне самыми красивыми словами, чтоб я непременно взял в жены добропорядочную христианку.

— Ах вот как… Хм… И, по-твоему, она имела в виду Ханну?

— Я уверен.

— Что ж, может быть… Хотя… есть ведь и другие семьи, где жив религиозный дух… пусть даже он не столь крепок, мирское ведь — увы! — все больше берет верх… Но кое-кто… например, весьма богобоязненна семья Поуля Енсена, а еще в Скиббю у пасторского арендатора есть очень набожная дочь, она ходит на все молитвенные собрания… впрочем, остальные члены семьи там будут похуже…

— Нет, здесь нет никакой неясности. Кристина ведь еще говорила, что вы, пожалуй, перегибаете палку… она точно имела в виду вас с сестрой…

— Что значит «перегибаем палку»? Разве мы, люди, можем…

— Да ты не обижайся. Она прибавила, пусть, дескать, меня это не смущает… потому что по сути дела вы, наверное, правы.

— Ну, ежели так…

— А вскоре был стук к Ханне в окно, как раз когда Кристина кончилась на моих руках… Нет, тут ошибиться невозможно.

Кивнув, лесничий молча устремил взгляд в пустоту. Речи мельника удивительным образом подкрепляли его недавние мысли о «пробуждении» друга. Если безвременная кончина Кристины исправила слишком большой крен мельника в сторону мирского, разве не очевидно, что Ханне предназначено благотворно повлиять на его жизнь, направив ее к потустороннему, привести этого человека к Спасителю, которого он раньше признавал только на словах?

— Якоб, мне рассказать Ханне?

— Нет-нет, по-моему, пока не надо… Лучше потом… впрочем, ты и сам должен понимать. Но я тебя вот о чем хотел спросить… Как ты думаешь… она бы пошла за меня?

— Ханна? Да она замечательно относится и к тебе, и к Хансу, так что не представляю, кого другого она хотела бы себе в мужья.

— Хм… Просто… может, в Копенгагене… она наверняка знакома с людьми более образованными… прошлой зимой она опять ездила туда, и я подумал…

— Насчет этого можешь быть совершенно спокоен — она там не помышляла о браке. А вообще ей скоро пора завести себе мужа, ведь таково предназначение женщины… Видишь ли, если на то будет воля Божья, твой путь приведет тебя к Ханне, ибо этот способ достижения цели всегда безошибочен, в отличие от нашей собственной греховной воли, тем более ослепленной страстью.

Мельник стыдливо отвел взгляд — он слишком хорошо знал, куда чуть не завела его собственная, ослепленная страстью, греховная воля, и был рад, что собеседник не в состоянии прочесть его мысли.

— Значит, быть нам с тобой свояками, Вильхельм! — сказал он, чтобы лесничий не заметил его смущенного молчания.

— И это будет совсем неплохо, — засмеялся тот.

Крепко пожав друг другу руки, мужчины быстрым шагом пересекли поляну и вошли в ельник, в коричневатой полутьме которого догорали последние золотые лучи солнца. Каждая отходившая от ствола сухая веточка сверкала стеклянной нитью, и сквозь эту светящуюся сеть мельник разглядел Ханну: она с порога высматривала, не идут ли они, ведь Гектор давным-давно возвестил об их приходе.

В этот дождливый вечер середины октября в зале царило оживление.

На конце стола, как раз напротив Лизы, сидел гость — ее брат Пер Вибе. Этот знаменитый на всю округу (или печально известный — в зависимости от компании, в которой о нем заходила речь) пострельщик-браконьер был отнюдь не атлетического сложения. Он также не отличался ростом (сидя, был чуть выше сестры), а маска, под которой он скрывал свой характер авантюриста, представляла собой довольно заурядное мужицкое лицо, обрамленное едва ли не обязательной в тех краях бородой, которая, начинаясь от самых висков, кончалась под выдвинутым вперед, черным от щетины подбородком. Возможно, внимательного наблюдателя удивило бы, что взгляд, который горел в маленьких глазках под нависшими бровями, нередко бывал пронзителен и тревожен, то есть плохо сочетался с мирным ремеслом земледельца. Кожа его была сильно обветрена. Пер был десятью годами старше сестры, но на вид ему давали гораздо больше.

Изо рта у него свисала резная трубка с богато изукрашенной головкой, дым из которой смешивался с дымом ее бедных родственниц, находившихся во владении Кристиана и Йоргена, а также почерневшей, чуть ли не обугленной носогрейки, торчавшей из пасти Ларса.

Сей «простофиля», поставив локти на столешницу и подперев голову руками, вылупил белесые голубые глаза на этого поразительного человека, невзрачного и сутулого, над головой которого сиял ореол искателя приключений, едва ли не разбойника — ореол, воочию проступивший в табачном дыму после того, как парни, поднажав на Пера, заставили его рассказать несколько увлекательных историй о своих приключениях, приправленных не только так называемой «латынью охотников», но и греческим браконьеров. Утомившись от своих баек, Пер вытащил изо рта чубук, сплюнул на пол и для восстановления сил хлебнул из стоявшей перед ним глиняной кружки.

— Прямо скажем, Лиза, этому пиву не сравниться с тем, которое варила ты сама! У того даже привкус хмеля был совсем другой.

— Да, теперь мне не до варки пива, хватает других забот, — сказала Лиза, не отрываясь от вязания.

— Ну что ты горбишь спину с утра до вечера!.. На черта тебе это сдалось? Могла бы, по крайней мере, потребовать двойное жалованье.

— Я как-нибудь сама разберусь, Пер.

— Хозяин не обеднел бы, если б добавил хоть половину жалованья, — заметил Кристиан. — Но он всегда был прижимист.

— Не нужна мне никакая прибавка, дубина ты стоеросовая! — проворчала Лиза, которая весьма дорожила своей репутацией прислуги на редкость работящей и на редкость нетребовательной. Такая репутация в самом худшем случае обеспечивала ей приличное место на будущее.

— Ты, Лизочка, просто слишком хороша для этого света, — засмеялся Кристиан, — глядишь, Господь вознаградит тебя на том.

Ларс был огорчен новым направлением разговора.

— А правда, что вы участвовали в убийстве предыдущего лесничего? — встрял он.

Из-под нависших бровей метнулся прицельный взгляд, от которого Ларс чуть не выронил изо рта коротенькую трубку. Взгляд скользнул по оштукатуренному потолку с дрожащим на нем световым пятном от каганца, и Пер-Браконьер угрюмо пробормотал: