Готфрид Келлер - Мартин Заландер

— Ой как нехорошо с вашей стороны, — с мягкой укоризной попеняла женщина своим отпрыскам, — он не виноват, что родители у него люди бедные и неученые, а вам, благодарение Богу, живется получше!

Человек с дорожной сумкой не удержался и спросил, уж не считается ли здесь признаком бедности или упадка, коли в народе еще называют родителей «отец» и «мать», и задал он этот вопрос из благоприличной любознательности, без насмешки, ожидая опять услышать что-нибудь новое, быть может полезное и похвальное. Женщина, однако ж, посмотрела на него с удивлением, немного подумала и, решив, что речь идет о необоснованном и непозволительном выпаде, отвечала с подчеркнутым нажимом:

— Мы тут не народ, мы — люди, имеющие одинаковое право добиться высокого положения! И все одинаково благородные! И для своих детей я — мама, чтобы не пришлось им стыдиться перед господами, чтобы шли они по жизни с высоко поднятой головой! Каждой хорошей матери пора об этом позаботиться!

— Что это ты расшумелась, жена? — спросил ее подошедший муж; он поставил возле источника большую корзину моркови и добавил: — Надо помыть овощи! Я сей же час перекопаю грядку и снова засею, а ребятишки могут покамест все это помыть! А чтоб не загрязнили воду в желобе, дай им ведерко, жена, и вообще приглядывай, чтоб не мутили воду, скотине надобно чистое питье!

Этакие речи, да при незнакомце, казалось, привели славную женщину в еще большее раздражение. Мальчуганы-то одеты чин чином, незачем им сызнова гваздаться! Морковь она сама после перемоет, спешить некуда, ведь заберут ее только завтра утром.

Близнецы в свою очередь закричали:

— Отец, мама говорит, нельзя нам гваздаться! Что же мы должны делать? Можем идти куда хошь?

Не дожидаясь ответа, они вместе с остальными ребятишками побежали прочь; незнакомец же, вместо того чтобы последовать их примеру, по-прежнему не двигался с места, размышлял о новом факте, что для детей муж мамы все-таки просто отец, а вдобавок и авторитета у него куда меньше, чем у нее.

Тут крестьянин, или огородник, прервал ход его размышлений вопросом:

— А с вами, сударь, что приключилось? Что вам надобно?

— Да ничего ему, поди, не надобно! — перебила его жена. — Он назвал нас народом и дивился, что мальчики меня мамой кличут!

— Я совсем другое хотел сказать! — с улыбкой возразил незнакомец. — Напротив, порадовался совершенствованию здешних нравов и растущему равенству граждан, вижу, однако, что главу семейства по-прежнему называют отцом, а не папой! Как прикажете это понимать?

Женщина сердито посмотрела на мужа, который, вероятно, в этом пункте доставлял ей достаточно огорчений, но в остальном держалась тихо. Муж теперь в свою очередь окинул незнакомца испытующим взглядом, как перед тем жена и, убедившись, что лицо у него открытое и добродушное, соблаговолил ответить доверительно:

— Видите ли, добрый друг, об этом деле есть что порассказать! Равенство, конечно, существует, и все мы стремимся подняться повыше. В особенности охочи до этого женщины; одна за другой присваивают себе упомянутое звание, тогда как нам, мужчинам, при наших занятиях этакие финтифлюшки без надобности. Мы бы сами над собою смеялись, во всяком случае до поры до времени, к тому же — а это главное — нам наверняка взвинтят налоги, коли мы папами заделаемся. Так намекнул господин пастор в школьном комитете, когда про это зашел разговор, потому как классный наставник, говоря о родителях иных учеников, именовал их папами и мамами. Понятно, что эти ученики как раз приносили хорошие подарки. У женщин, сказал пастор, это не столь уж важно, ведь они известны своим тщеславием; а вот мужчины, коли велят называть себя папами, свидетельствуют тем самым, что причисляют себя к состоятельным и солидным, а коль скоро они еще и налогов платят чересчур мало, то вскорости их и тут оценят повыше. И всем шести учителям сей же час строго-настрого приказали избегать в школе слова «папа», во имя равенства, и что бедных, что богатых именовать только «отец»!

Жена еще в начале этой речи сердито ушла к себе на кухню; крестьянин тоже поспешил прочь, вспомнив, что у него еще множество дел и что он изрядно заболтался; незнакомец остался один на тихой площади. Лишь теперь он заметил на старом доме вывеску «Овощеводство и молочное хозяйство Петера Вайделиха». Стало быть, эти люди зовутся Вайделих, пробормотал он тихонько, не отдавая себе в этом отчета. Слегка потер лоб, как человек, который не вполне сознает, где сейчас находится, потом сообразил, что идти ему осталось еще минут десять, не больше, и он увидит своих близких. Но едва он повернулся, собираясь сделать шаг, кто-то положил руку ему на плечо и спросил:

— Уж не Мартин ли это Заландер?

Действительно, таково было его имя, ведь он молниеносно обернулся, так как впервые услышал его на родной земле и увидел первое знакомое лицо.

— А ты — Мёни Вигхарт, в самом деле! — воскликнул он. Мужчины обменялись рукопожатием, внимательно и не без удовольствия глядя друг на друга, как добрые старые друзья, которые ничем один другому не обязаны и ничего друг от друга никогда не хотели. Такая встреча у родимого порога всегда приятна.

Означенный Мёни, сиречь Саломон, казался лет на десять постарше г-на Мартина Заландера, однако ж при своих усах и бакенбардах выглядел по-прежнему вполне свежо и опрятно и в руках сжимал все ту же трость с набалдашником в виде золоченой собачьей головы, как и двадцать лет назад. Со всеми порядочными людьми он был на «ты», хотя ни один в точности не знал, с каких пор. Тем не менее врагов он никогда не имел, ведь для всякого своего знакомца был оазисом покоя, передышкой средь неотступных забот и мыслей или же, коли тот просто бродил в рассеянности, — удобной опорою для возвращения к сосредоточенности.

— Мартин Заландер! Кто бы мог подумать! Давно ли ты в родной стране? Или только — только приехал? — опять спросил Вигхарт.

— Я прямо с вокзала!

— Да что ты! И я тоже оттуда, каждый день пью там кофе и смотрю, кто приезжает — уезжает, а тебя не приметил! Черт побери! Ну и ну, Мартин Заландер воротился! Прямиком из Америки, верно?

— Из Бразилии, то бишь еще на полтора месяца задержался в Ливерпуле, по делам. А теперь пора и к жене, целых полгода я не имел вестей от нее и моих троих детей, что и говорить, они, поди, заждались. Надеюсь, с ними все хорошо.

— Кстати, где они? Здесь, наверху? — Этот вопрос старый друг задал не вполне уверенным тоном, и в ответе собеседника тоже сквозило легкое замешательство:

— Конечно, она ведь уже который год арендует на Кройцхальде, полагаю, недалеко отсюда, маленькую летнюю кофейню и пансион для проезжающих.

Про себя же Заландер подумал: стало быть, он ничего об этом не знает или, по крайней мере, делает такой вид; по всей видимости, этот вечный фланёр и любитель вина ни разу там не бывал. Значит, дела идут не блестяще, и, уж во всяком случае, отменным вином у бедняжки Марии не угостишься!