Готфрид Келлер - Мартин Заландер

Перескочив это маленькое затруднение, Вигхарт схватил руку, на прощание протянутую Заландером, и задержал ее в своей.

— Я бы пошел с тобой прямо сейчас, но при первой вашей встрече этак не годится, тут посторонние зеваки без надобности! Однако всего в десятке шагов, за углом, у старого мирового судьи Хаузера в «Рыжем парне» подают прошлогоднее, пьется как небесный нектар. В хорошую погоду я каждый день непременно пропускаю там бокальчик. И сейчас намерен поступить так же, и ты, сударь мой Мартин, должен по случаю нашей встречи осушить со мною бутылочку! За полчасика, за двадцать минут управимся, так что времени у тебя останется сколько угодно! Идем! Не разводи церемонии! Я обязательно хочу выпить с тобой первый бокальчик и долго тебя не задержу, обещаю!

Мартин Заландер, чью руку добрый старый друг не выпускал из своей, всерьез упирался, горя желанием поскорее увидеть жену и детей, которые уже так близко; однако ж человек, проделавший долгий путь и нередко впустую совершавший большие объезды и остановки, легко мог добавить к семи годам отсутствия еще полчаса, чтобы отметить нежданную встречу, поэтому в конце концов он уступил. Знал, конечно, что обходительному господину особенно не терпелось скоренько узнать хоть какие-нибудь подробности его судеб, чтобы вечером первым в городе сообщить о его прибытии и кое-что порассказать; но теперь он и сам вдруг ощутил потребность немного расспросить этого всегда хорошо осведомленного человека об обстоятельствах в родном краю. И вместо того чтобы продолжить путь на Кройцхальде, он направился с Мёни Вигхартом в другую сторону, к «Рыжему парню», крестьянской усадьбе, где богатый хозяин-старожил попутно угощал посетителей добрым вином с собственных виноградников.

Площадь возле источника совершенно затихла и опустела; лишь в уголке по-прежнему стоял мальчонка, который ждал матушку и был младшим сыном только что ушедшего Мартина Заландера.

Оба господина и впрямь очень скоро подошли к укрытому за плодовыми деревьями дому. Хозяйская горница, она же гостевая, была пуста, когда они вошли; Вигхарт постучал — на стук явилась женщина, занимавшаяся чем-то по соседству.

— Где же господин мировой судья? — осведомился Вигхарт, заказывая бутылку вина.

— На винограднике все, — ответила служанка, доставая из шкафа белую бутылку; она окунула ее в блестящий медный котел с водою, на котором виднелась чеканка: рыба в форме полумесяца, без чешуи, по бокам — имя какого-то предка, а внизу — год восемнадцатого века. Служанка ушла в погреб за вином, а гости меж тем уселись за широкий ореховый стол.

Мартин Заландер огляделся, глубоко вздохнул и сказал:

— Как здесь тихо и покойно! Семь лет я не сиживал за таким вот столом!

За окнами — сплошная зелень, яблони, луга, и вместо небесной лазури взгляд, коль скоро умудрялся проникнуть меж стволами и сучьями, различал на заднем плане лишь поднимающийся по склону виноградник, совсем недавно тщательно взрыхленный. Только кое-где среди листвы мелькала голова какого — нибудь нагнувшегося работника, и ты чуть ли не воочию видел солнечную даль, куда устремлялся его взор.

— Семь лет, Боже мой! Неужто ты отсутствовал так долго? — сказал Вигхарт.

— И еще три месяца!

Служанка принесла вино и несколько ломтей доброго ржаного хлеба, а поскольку посетители ничего более не пожелали, вернулась к своей работе. Вигхарт до краев наполнил бокалы.

— Ну что ж, с возвращением! — Он приветственно чокнулся с Заландером, который покамест не вполне освоился и прежде времени наслаждался покоем. — Твое здоровье! А выглядишь ты хорошо, право слово, само здоровье! Стало быть, можно предположить, тебе сопутствовала удача и все благополучно, а?

— Всяко бывало, но могу тебе сказать, я защищался, и отбивался, и мало спал, и в конце концов оправился от ужасного удара, который постиг меня тогда. Правда, времени понадобилось больше, чем я рассчитывал!

— Если не ошибаюсь, ты попал в беду из-за поручительства? Я в ту пору находился в отлучке, а когда вернулся, узнал, что ты уехал.

— Да, из-за истории с Луи Вольвендом.

— Точно! Каждый сочувствовал твоему несчастью, однако ж все задавались и вопросом, как ты мог столь опрометчивым поступком поставить на карту все свое состояние?

— Я ничего на карту не ставил, никаких барышей не желал, просто хотел исполнить дружеский долг, то бишь… я ведь не думал, что дойдет до платежа, скорее, помнится, полагал, что, поди, не так страшен черт, как его малюют, и всякая истинно дружеская услуга сопряжена с риском, иначе какая же это услуга. Мы ведь стали добрыми друзьями еще в учительской семинарии. Учение давалось ему трудно, потому он и держался подле меня, я-то учился куда легче; со стороны же, Бог весть почему, казалось, будто я учусь у него! Тем не менее меня это забавляло, ведь он был такой смешной, доверчивый и смекалистый, и где стояли двое, он тоже был тут как тут, даже среди учителей и профессоров. В пору годовых экзаменов он умел вести себя с ними очень потешно. Не дознавался, скажем, о чем в особенности они будут его спрашивать, а умудрялся прямо — таки внушить им, о чем ему хочется быть спрошенным, а затем с моею помощью специально затверживал, или как уж это назвать, соответствующие темы. Он словно бы обладал способностью словечком-другим выстраивать по порядку мысли людей, направлять их в ту или иную сторону и отпускать на волю, однако же был не в состоянии удержать в устойчивом порядке собственные мысли. Но, как я уже говорил, все это было забавно, и каждый предоставлял ему свободу действий. В итоге он действительно получил руководство сельской начальной школой, где дела шли замечательно и весело; но когда он взял на себя реальные классы, сиречь обучение детей постарше, то вскоре начал скитаться с места на место, а спустя короткое время вообще отказался от учительской карьеры. Я меж тем, приложив немалые старания, выучился на учителя школы второй ступени и вдобавок был избран управлять школой, что и делал не только с воодушевлением, но и с известным чувством долга, и не жалел усилий, чтобы по мере возможности подтянуть учащихся. Я уже предвкушал грядущие дни, когда надеялся встретить иного крестьянина, который благодаря мне сумеет правильно произвести учет, обмерить поле, лучше разобраться в своей газете и, скажем, прочитать французскую книжку — и все это, как говорится, с плугом в руках! Впрочем, этого я не изведал, потому что мальчуганы мигом исчезали из глаз, расползались по всевозможным канцеляриям. Ни одного из них я более не видел в поле, на солнце под открытым небом!

Заландер умолк, очнувшись от воспоминаний, потом легонько вздохнул и продолжил: