Эрвин Штриттматтер - Чудодей

Диен подолгу отсутствовал — пропадал то в окружном городе, то в областной столице. У него появилось достоинство мужицкого короля и боевой дух разбойника. Жена его теперь должна была укладывать волосы венцом на манер Гретхен и вообще вести себя исключительно по-немецки и по-германски. Ей хотелось стать еще и немецкой матерью, но ее муженек Диен изыскивал лучшие возможности передать по наследству свою германскую кровь. Так или иначе, а Маршнер по воскресеньям в церкви ловил на себе похотливый взгляд жены Диена, и тут он решил, что нынче же вечером пойдет к ней. В качестве предлога он использовал продажу теленка и настелил мягкой соломы в хлеву — брачное ложе для него и похотливой Диенши.

Это было одно из самых невероятных событий в деревне Пазентин за двенадцать лет существования рейха: крестьянин Маршнер обрюхатил жену своего соперника и брата во Христе Диена. Диен в своем пестро-сером кителе избил жену в полной тишине и в полную силу своих германских кулаков, но не смог выбить ребенка из ее тела. И предпочел сделать вид, что это он сам вбил ребенка в живот своей баронессе.

Маршнер не упускал случая во время попойки завести разговор о том, что вот-де некоторые люди, мужицкие маршалы, теперь передоверяют другим, более плодовитым мужчинам делать за них детей. Диен прослышал об этом и стал жестоко придираться к новоиспеченному штурмовику Маршнеру во время учений на местности, когда они штурмом брали на поле форт-сарай или крепость-копну. В ответ Маршнер устроил так, что во время пьянки в деревенском трактире наградной кинжал Диена оказался вымазан горчицей. Для этой цели он нанял деревенского ночного сторожа. Ночному сторожу за это разрешалось бесплатно привести свою тощую коровенку на случку с племенным быком Маршнера.

Вот так, с переменным успехом, играли друг с другом эти деревенские господа, пока Маршнера не посетила самая великолепная мысль за всю его жизнь. Он решил добровольно пойти служить во имя отечества. Вот уж удивится Диен и схватится за свой кинжал, когда в один прекрасный день в деревне появится лейтенант или капитан Маршнер. Тогда уж никто не будет принимать всерьез этого жалкого деревенского офицера.

Мать Али Иоганнсона была батрачкой, высокой и нескладной, со здоровенными мужскими руками и побитым оспой лицом, на котором печалились и жаждали любви бледно-голубые детские глаза. Но откуда взяться любви для Фрауке, матери Али, в захолустной фризской деревушке? Ни один из деревенских парней не хотел эту высоченную рябую девушку. Все боялись налюбить с нею оспу.

Как-то в деревню пришли цыгане. Один шустрый молодой цыган взял у Фрауке не только горстку серебра и обрезки ветчины, но ночью в сарае взял и ее самое. Цыгане летучи, как ветер. Уже на другой день обихоженный, искупавшийся в любви парень ушел дальше. Батрачка Фрауке осталась в деревне, которая с нетерпением дожидалась появления на свет цыганенка и потешалась над Фрауке.

Ребенок родился и оказался беленьким, голубоглазым и сильным, как мать. Пока что поводов для особенного веселья не было. Но Фрауке с рождением ребенка превратилась в настоящую медведицу. Стоило хозяину пренебрежительно отозваться о ее мальчишке, как она бросалась на него, а потом и вовсе уходила со двора. Так она за год сменила нескольких хозяев, таская ребенка в своем сундучке как величайшую ценность. Вскоре в деревне привыкли к ее «поклаже», поскольку Фрауке работала за двоих, если ее оставляли в покое.

Ребенок, названный в честь отца Али, рос в поле. Он обитал под стогами сена или под кустом. В десять лет Али уже таскал бревна для небольших срубов. Крестьяне заранее облизывались на юного батрака, который мало-помалу стал крепким как дуб. Когда ему пошел одиннадцатый год, его стали нанимать на работу. Мать, правда, следила за ним как и прежде и оберегала его своими медведицыными лапами от чрезмерных перегрузок, однако же была не прочь в конце месяца положить в свой сундучок кое-какие денежки за работу Али.

В школу Али ходил только зимой. Учитель его не очень-то жаловал и называл «негодником от рождения». Али мог иной раз — подстрекаемый охочими до зрелищ крестьянскими детьми — выкинуть в окно скамейку для провинившихся учеников, на которой ему очередной раз предстояло сидеть. Если он не успевал во время урока списать домашнее задание, он снимал со стены доску и на спине уносил домой.

Юного батрака Али приглашали на праздники и попойки молодые деревенские парни. Там он за круг колбасы или ветчинные обрезки брал в обе руки полные пивные кружки и, подняв руки, упирался кружками в потолок. Он расхаживал по пивной, волоча на себе шестерых, а то и восьмерых мужчин, или втаскивал в пивную хозяйского вола и ставил его на стойку.

Настало время, когда разведение скота в Германии стало уже почти религией. Деревни Фрисландии были объявлены питомником по разведению чистопородных самцов человека. В деревне появились вербовщики для войск СС усатого фюрера. Они пришли и к матери Али и сказали:

— Это очень хорошо, что отцом твоего сына был фризский рыбак, не вернувшийся с моря.

Фрауке глянула на них своими преданными глазами и ответила:

— Он не рыбак был.

Ей дали денег и спросили:

— Ты это хорошо помнишь?

— Очень даже хорошо, — сказала Фрауке и сунула деньги в карман юбки. — Он был цыган, добрый человек и не стыдился меня. — Она произнесла это с гордостью и вновь принялась за работу.

— Давай назад деньги, тебя посадят за то, что ты путалась с цыганом, этим полужидом.

Фрауке подняла свои измазанные землей лапищи. Вербовщики отшатнулись.

— Он не грешник был, он просто сделал мне ребенка, вот и все. — Это Фрауке уже кричала вслед вербовщикам.

Время шло, и настал черед идти в армию молодому хозяину Али. Он совсем недавно женился и потому совсем не хотел, чтобы его пристрелили. И он заключил сделку с деревенским представителем партии блюстителей арийской чистоты.

— Я всего лишь один мужчина. А этот парень по своим боевым качествам стоит троих или четверых. Так Али был запродан в солдаты.

Когда немецкий властитель Адольф с прилизанной прядью весенней ночью девятьсот тридцать третьего года покорил маленьких людей факельными шествиями и захватил политическую власть, убив своего противника, рабочий-бетонщик Отто Роллинг какое-то время еще встречался со своими товарищами, печатал листовки и сбрасывал их с крыш и с фабричных труб. Однажды утром, когда он собирался к своему тайнику, его схватили. Кто-то предал его. До свидания, жена, не горюй! До свидания, дети, будьте такими, как сейчас. Он попал в лагерь и три года не видел свою семью. Он рыл водоотводные канавы на болотах, голодал, стоял по стойке «смирно», сносил побои и снова голодал. Они хотели его сломить. Они его не сломили. Его веселость, которую он прятал, вечно ворча на кого-то, была несокрушима. Она и другим помогала сохранить бодрость духа. Для его товарищей и в черных болотах, и в мрачном лагере она была как маленький светильник, у которого они отогревали душу.