Халлдор Лакснесс - Самостоятельные люди. Исландский колокол

— Ты же сказал, что у тебя нет денег, — сказал Бьяртур.

Человек снова взглянул на него, причмокнул языком и улыбнулся.

— Я и не думал покупать, я хотел пошарить в булочной.

— Булочная давно закрыта, — сказал Бьяртур.

— Это не важно, если только хлеб не спрятали.

— Спрятали?

— Да, да, спрятали. Я видел такие чудные караваи часов в семь — настоящий ржаной хлеб!

Он докурил свой окурок.

— Как ты думаешь, дождь будет? — спросил он и снова взглянул на небо.

— Не думаю, — ответил Бьяртур.

— Да мне-то это все равно, пусть идет, — сказал прохожий. — Ну и жизнь! Знаешь, я чертовски давно не был с женщиной.

— Вот как, — сказал Бьяртур.

— Впрочем, тем лучше, — сказал человек. — Надо беречь силы. Если эти мерзавцы привезут завтра полицию… Послушай, может быть, и вы пойдете с нами?

— Против кого?

— Конечно, против этого черта Ингольва Йоунссона.

Бьяртур подумал и ответил:

— Я уже не гожусь для драки.

— У нас ручки от мотыг, палки…

— Вот оно что, — ответил Бьяртур.

— Но если эти дьяволы приедут с ружьями, мы, конечно, сдадимся, — сказал человек. — Так мы порешили. У многих из нас есть дети. Не будь у меня детей, мне было бы море по колено. Пусть себе стреляют. Слушайте, чего вы тут дожидаетесь? Чего-нибудь особенного?

— Нет, — ответил Бьяртур. — Дожидаюсь, чтобы моя лошадь набила себе брюхо, ей уже больше двадцати пяти лет. Нам надо ехать домой по пустоши; мы двинемся рано утром.

— Не уйдете же вы раньше, чем кончится потасовка, братья? Послушайте, какого черта вы тут сидите? Почему вам не пойти со мной и не выпить горячего кофе с хлебом?

— У тебя есть хлеб?

— Хлеб? — удивленно переспросил человек. — Да, да, хлеба будет достаточно. Пойдемте.

Он был так словоохотлив, говорил так простодушно, по-товарищески, что оба крестьянина встали и пошли за ним. Но он шел не по прямой линии, а как-то странно, зигзагами, — останавливаясь, куда-то заглядывая. Два раза он попросил их подождать его, а сам забегал куда-то за дом.

— Черт, до чего смешно! — сказал он. — Все так напуганы, бабы даже запирают двери своих кухонь.

Должно быть, он действительно видел в этом что-то забавное, потому что громко рассмеялся. Но Бьяртура и его сына это ничуть не рассмешило. Незнакомец продолжал говорить о полиции, о погоде, о женщинах и обо всем, что ни приходило ему в голову.

— По-моему, — заметил он, — надо быть дураком, чтобы в паше время жениться.

— Разве? — спросил Бьяртур.

— Да, дураком, — подтвердил незнакомец и, по своей привычке, щелкнул языком.

— Так не женился бы, — сказал Бьяртур.

— Послушай, я тут разговаривал как-то с одним боевым парнем, так он сказал: «Уж лучше бы власти убивали людей, чем оставляли их жить в такой нищете».

— Чепуху ты городишь, — сказал Бьяртур.

— Нет, нет, — быстро ответил прохожий, — это сущая правда. Я тоже так думаю. Простые люди недостаточно преступны, чтобы приспособиться к нынешним порядкам. Только мошенникам житье.

Бьяртуру трудно было понять такие речи, и он ничего не ответил.

— И оружия у нас нет, — продолжал человек. — Будь у нас оружие, совсем бы другой разговор был. Приходится красть у них рукоятки от лопат, чтобы их же бить. Но если у них будут ружья, тогда, конечно… Подождите, здесь живет одна баба…

Он молниеносно исчез за невысоким домом. На окнах стояли цветы. Рядом находился курятник. Через некоторое время прохожий вынырнул откуда-то с большим караваем черного хлеба.

— Я оцарапался, — сказал он и полизал ранку на руке, — но это пустяки. Пойдем.

— Надеюсь, ты не украл этот хлеб?

— Есть о чем говорить! — сказал человек, щелкнул языком и засунул хлеб под штаны, натянув рубашку сверху. — Ничего, у нее несколько хуторов, это вдова пастора.

Бьяртур остановился и сказал:

— Дальше я не иду.

— Пойдешь, — сказал человек. — Пойдешь и будешь пить кофе. Это чудный хлеб. И бабе он совершенно не нужен.

— Я никогда не воровал, — сказал Бьяртур, — и никогда не укрывал воров.

— И я тоже, — сказал человек. — Но что делать, когда тебя кругом обкрадывают да вдобавок еще могут пристрелить. Ведь капитализм убил на войне ради собственного удовольствия десять миллионов человек, так авось не заметит пропажи одного каравая хлеба. Капитализм наказывает гораздо строже тех, кто не крадет, — так отчего же не красть? Кто сидел в тюрьме, рассказывает, что лучше всего им жилось там. А эта баба только и знает, что собирать арендную плату со своих хуторов. Я уверен, что гораздо лучше сидеть в тюрьме, чем быть владельцем хутора вроде тебя. Я уверен, что в тюрьме человек чувствует себя гораздо более самостоятельным. Пойдемте, братья. Кофе уже, думается мне, готов, и никаких воров, кроме капитализма, нет.

В бараке было десять — двенадцать рабочих, они варили кофе на чадившей керосинке, вода уже закипела, и вновь пришедшие невольно вдыхали в себя запах ароматного напитка.

— Что это за парни?

— Они сидели у дороги и жевали табак, — сказал незнакомец, что было не совсем точно, так как они жевали всего лишь траву, — и я пригласил их выпить кофе.

— Ты принес хлеба?

— Да, да, хлеба хватит. Входите, братья!.. Вы можете спокойно принять их, они против капитализма.

Хозяева пригласили гостей сесть на нары и начали их рассматривать. Кое-кто слышал о Бьяртуре из Летней обители и знал, что он строился, что его хутор несколько дней назад был продан с молотка на покрытие долгов; им хотелось поподробнее узнать об этом, но Бьяртур отмалчивался. Ему предложили кружку кофе, и он взял ее с благодарностью, но когда дело дошло до хлеба, в нем снова поднялся глухой гнев: это был чужой хлеб. А он дорого дал бы за кусок хлеба. Гвендур взял большой ломоть и посмотрел на отца.

— За это ты отвечаешь, не я, — сказал Бьяртур.

— Скажи, Бьяртур, — спросил какой-то молодой человек с удивительно открытым взглядом и живыми чертами лица. — Знаешь ли ты, что сделали русские крестьяне?

Он не ответил.

— С незапамятных времен они жили самостоятельно, как дикие кошки, или, вернее сказать, как исландские хуторяне вроде тебя. Капитализм грабил и убивал их. Восемь лет тому назад капитализм развязал войну и начал убивать их, как собак, ради собственного удовольствия; и так он кромсал их три года, в иные дни убивали до двухсот тысяч душ зараз. Наконец русским крестьянам это надоело, и они объединились со своими товарищами — рабочими в городах, свергли капитализм и убили царя. Они взяли все то, что капитализм украл у них, и создали новое общество, где никто не может наживаться на труде другого. Это называется коллективное общество.

— Вот оно что, — вдруг засмеялся Бьяртур. — Значит, русскому царю крышка?

И он стал рассказывать присутствующим о своей жизни и даже о том, как у него все украли.