Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

Кто мог бы ответить на мои вопросы?

И я пошел дальше…

Через другую, свободно болтавшуюся в проржавевших петлях дверь я попал в ту часть святого поселения, где жили праведные женщины — каждая в отдельном крошечном домике, к которому обязательно примыкал огороженный высокой стеной садик. И в таком смертельном одиночестве жила каждая из них своей собственной жизнью! Белые садовые стены были снабжены небольшими черными воротами с кроваво-красным крестом над ними…

Все сады превратились в восхитительные заросли, которые не оставили следа от дорожек и заняли все пустые кельи. Я насчитал двенадцать домиков и двенадцать садиков. В мертвенном свете луны моему взору предстало нечто совсем необыкновенное: согласно здешнему обычаю, каждая отшельница, вероятно, могла выращивать только один определенный вид цветов — только один! — и только белого цвета! Одна из сестер разводила белые розы, другая — белую таволгу. Третья выращивала белые гвоздики, четвертая — белые левкои, а пятая — белую вербену. В одном саду цвели только белые мальвы, в другом — исключительно белые лилии.

Как зачарованный, переходил я от одного бледного цветочного поля к другому. Мне приходилось идти прямо по цветам и топтать их. Стены домиков тоже когда-то были выбелены и теперь сверкали в лунном свете. Облаченные в белые развевающиеся одежды женские фигуры в этом бледном мире — уже один взгляд на это должен был воздействовать на воображение, как песни Данте.

Цветы источали густой головокружительный аромат, так что все мои мысли все больше наполняли грезы о чем-то неземном.

Как околдованный, я стоял и наблюдал за тем, как бледные волны лунного света беззвучно накатывают на этот чудный цветочный остров.

Я долго и безрезультатно искал Фердинанда и звал его по имени, но в конце-концов все-таки нашел его.

Оказывается, там был и тринадцатый домик, стоявший, словно отлученный грешник, в стороне от двенадцатого.

Эту тринадцатую келью окружала собственная стена, вход сквозь которую я не сразу смог найти, поскольку его скрывали заросли бузины.

Кусты бузины высотой с дерево заполняли и, внутреннее пространство. Казалось, будто этой, отгороженной от других монахине не разрешалось сажать и выращивать цветы.

Бузина стояла в цвету. Я словно очутился в сияющей роще. Зачастую мне приходилось обеими руками прокладывать себе путь среди веток. Внутренний голос подсказывал мне, что я встречу Фердинанда именно здесь.

И я нашел его! Он лежал перед входом в дом, над крышей которого смыкались белые верхушки кустарника. Увидев его ничком лежащим на земле, я со сдавленным криком бросился к нему, словно ужасные воспоминания, связанные с этим местом, могли убить его на пороге дома, где он, вероятно, пережил свой кошмар.

Я встал перед ним на колени, поднял его голову и стал говорить с ним, как с больным ребенком. Долго он, казалось, не слышал меня, находясь в полуобморочном состоянии. Но потом он поднялся. Он был так истерзан душевными муками, что мне пришлось помочь ему подняться, словно он был тяжело больным. Нам нужно было думать о ночлеге здесь, поскольку из-за состояния дороги и моего друга и думать было нечего о возвращении через ущелье. Итак, мы должны были остаться.

Я попытался бережно, но решительно увести его оттуда, но он захотел провести ночь именно в том доме, на пороге которого мы находились.

Так как я, в интересах моего друга, имел все основания предпочесть этому уединенному скиту, заросшему бузиной, любое другое ночное пристанище на территории монастыря, то я сказал ему прямо: «Я не хочу оставаться в этом страшном месте! Кроме того, здание, вероятно, очень сырое, и мы наверняка подцепим здесь лихорадку». Фердинанд ответив: «Тогда все было так же. Я здесь прожил почти все лето и тяжело заболел». Я воскликнул: «Ты же сам видишь, как я прав! Конечно, именно здесь ты смертельно заболел! Твое счастье, что ты отделался малярией. Могла ведь развиться и какая-нибудь смертельная болезнь, и ты бы погиб в этой скалистой глуши».

— В этом доме я лежал не в малярии, а из-за ранения, которое я получил. Это был удар кинжала.

Словно вскользь, я обронил: «Ты уже однажды говорил об этом… Итак, это произошло здесь? В любом случае, мы найдем себе другое место для ночлега — даже в том случае, если лучшего не будет».

— Если ты боишься дурного запаха в доме, мы можем остаться снаружи.

— В зарослях цветущей бузины? Она же так пахнет, что можно задохнуться, сойти с ума!

— Тогда иди. Я остаюсь, — снова, как уже однажды сегодня, ответил он.

— Но Фердинанд!

— Я остаюсь.

— Поскольку я не хочу и не могу оставить тебя одного, я, конечно, тоже остаюсь. Утром у меня так разболится голова, что я не смогу пошевелиться. Тогда посмотришь, как ты со мной намучишься.

Но он даже не слышал меня и, казалось, вообще забыл о моем существований, погрузившись в раздумья. Он стоял перед открытой дверью пустого дома, уставившись невидящим взглядом в пустоту, и бормотал: «Явится ли она мне сегодня ночью? Я скажу ей тогда, какое несчастье она нам причинила, я призову ее к ответу, я прокляну ее… жаль, что она только дух. Была бы она настоящим человеком, я бы убил ее так же, как она убила нашего ребенка… — Внезапно он замолчал, но затем продолжил еще более возбужденным голосом, переходящим в крик: — Я сам убил наше милое дитя! Я загубил нашего ребенка!»

Я подошел к страдальцу, обнял его за плечи и мягко сказал: «Та персона, о которой ты говоришь, умерла еще во время твоего присутствия здесь?»

Он выдавил из себя: «Как могла она умереть еще тогда, если ее призрак являлся мне здесь: каждую ночь, почти все лето. Прошло уже около пятидесяти лет со дня ее смерти. Ее похоронили перед этим домом».

Все мои усилия были напрасны. Мне оставалось только вникнуть в его бредовые идеи. Я спросил его:

— Почему она была похоронена перед этим домом, а не рядом с другими покойными сестрами?

— В этом доме жили большие грешницы. Так как она во время своего покаяния умерла в этом доме; то ее и похоронили отдельно от других, в неосвященной земле.

— Таким образом, ей не была прощена ее вина, из-за которой она должна была жить здесь?

— Нет. Поэтому и в могиле она не обрела успокоения для своей души.

— Но почему она явилась именно тебе?

— Да, ей суждено было явиться именно мне… Ее судьба была ужасной. Она перечеркнула всю мою жизнь, мою и моей жены. Однако от судьбы не уйдешь…

— Ты говорил, что оставался здесь на протяжении всего лета? И ты все лето терпел этот кошмар? Ради всего святого, зачем?

— Она не отпускала меня.

— Ты должен был бежать!

— Я пытался, но…

Тут он запнулся.

— Ну и что же?