Франс Силланпя - Праведная бедность: Полная биография одного финна

Работа начинается в четыре, на дорогу уходит час. Нужно поторапливаться — ведь надо еще наточить серп. Но, как нарочно, в этот день — первый день жатвы — хозяин прозвонил в колокол на четверть часа раньше обычного, и все уже выходят, когда появляется Янне. Хозяин стоит во дворе с кислой усмешкой на губах.

— Баба его за рубашку держит, что ли, этого Кряпсялю, никогда-то он не выйдет вовремя! — говорит хозяин, кашляет и отворачивается.

Янне бросает котомку на крыльцо и спешит за остальными; серп так и не наточен, и он на ходу пытается подправить его бруском.

Вне сомнения, в торпарской системе Финляндии уже в ту пору были свои недостатки. Янне Тойвола, конечно, не знал ни самого слова «недостаток», ни что оно означает; он лишь тянул свою лямку и злился. В тот день не работали и пяти часов, потому что около десяти утра полил дождь, да такой, что хозяин велел прекратить жатву. «Придете завтра утром, если прояснеет», — сказал он. С недовольными лицами торпари и поденщики забрали узелки с едой и под дождем разбрелись по домам; остаток дня ругались с женами и детьми. И вот гляди же: на следующий день действительно «прояснело». Люди опять шли за много верст с флягами, котомками и серпами и жали всего-навсего четыре часа, потому что опять пошел дождь и так же, как вчера, всем пришлось возвращаться обратно по раскисшим дорогам. Рабочий день в ту пору был пятнадцатичасовой, поэтому за два дня было отработано всего девять часов. В конце недели погода установилась, а рожь у торпарей стояла и осыпалась, потому что они были заняты работой на хозяина. Пришлось приналечь в воскресный день, а причащенье отложить подальше на осень, не считаясь с тем, что к тому времени дороги распустит и идти в село придется по бездорожью.

По-настоящему бездорожье дало себя знать, когда в хозяйстве началась вспашка под зябь. Одно счастье, что в эту пору не надо было вставать до трех, зато он мучился теперь каждый раз, отыскивая во тьме свою гнедую лошадь; с белой было бы куда легче. Если лошадь стояла тихо и колокольчик молчал, ее можно было найти разве что по фырканью. Янне запрягал лошадь — и тут-то оно и начиналось, это бездорожье, по ступицы засасывавшее колеса в грязь. На телеге лежал плуг, оглобли к нему и узелок с едой — громоздкая поклажа, грозившая падением всякий раз, как приходилось перебираться через наиболее трудные участки пути.

Пахотные дни — самые тяжелые, особенно для лошади. Хозяин почти все время на поле; он немало перевидал торпарей на своем веку и знает, что, если хозяина нет на поле, дело на лад не идет. На торпарей глядя, прохлаждаются и его собственные работники. Хозяин похаживает по полю с палкой в руке, похаживает и покашливает от сырости. Остановившись на меже, он смотрит, как Янне Тойвола, сыпля проклятьями, погоняет свою лошадь. Разумеется, все это делается для виду, и когда лошадь, тяжело дыша и подергивая уголками рта, останавливается подле него, он, ни слова не говоря, вытягивает ее палкой. Это оказывает свое действие. Чем ближе к вечеру, тем чаще он пускает в ход палку, и все равно за день Юхина лошадь вспашет гораздо меньше, чем любая из его собственных лошадей. Много крови портили отработочные, особенно конные дни и хозяину и торпарю.

Чтобы как-то облегчить себе утро, некоторые торпари приезжали в именье накануне вечером. Янне Тойвола это не помогало; он попробовал сделать так однажды, когда наутро, в два часа, предстояло идти трепать лен, но вообще не мог заснуть. Тогда он встал в половине первого, со злости перевел стрелки часов на полтора часа вперед и перебудил всех. Велика сила привычки, и он теперь не мог заснуть нигде, кроме как дома, рядом с Риной. Надо сказать, что, несмотря на все тяготы совместной жизни, перебранки и ворчбу, Янне каждый вечер обнимал свою Рину. Он обнимал Рину и трепал ее по плечам, тискал ее и снова трепал — да, да, сущая правда, он проделывал все это и тогда только засыпал. И он больше ни разу не ночевал в имении, а если наутро предстояло мять лен, вставал в час ночи, вскидывал на плечо тяжелую льномялку и в кромешной осенней тьме вышагивал по грязи весь положенный ему путь.

Дни, когда мяли лен, были самыми горячими в году. На трепке льна всегда работали с задором, соревнуясь друг с другом, и так шло с двух ночи до самого рассвета; в перерыве подносили рюмку водки. Потом завтракали и, прихватив узелки с едой, отправлялись в лес собирать дрова. Там работали до тех пор, пока не начинало смеркаться.

Так жили люди в те счастливейшие для нашего народа годы, когда материальный и духовный прогресс делал гигантские шаги и у нас, на крайнем севере, среди нашего маленького «можжевелового» народа, который боялся бога и искренне любил своего великого, ласкового государя.

Зимою Янне Тойвола всерьез занялся перевозкой бумаги. Это давало деньги, случалось, после двухдневной поездки он приносил домой более десяти марок. Правда, не все они шли от извоза — часть их составляла выручка от продажи масла. Деньги эти отличались одной особенностью, а именно: никто не знал, куда они уходят. Едва ли можно было сказать, чтобы семья жила намного лучше прежнего. Зато отрицательные стороны извоза были совершенно очевидны, хотя Янне Тойвола старался их не замечать. Лошадь до того отощала и ослабла, что теперь хозяйская палка гуляла по ее хребтовине куда чаще, чем во время вспашки под зябь. И навоз теперь подолгу не вывозился из хлева, а корове стелили солому, потому что некогда было нарубить еловых веток.

Все это было так, но бумажка в десять марок манила к новым поездкам. Все чаще случалось, что рано утром Янне уезжал в Тампере, а поздно вечером возвращался оттуда. Кто-то уже успел окрестить его Бумажным Янне, ведь его вместе с лошадью по меньшей мере два-три раза в неделю видели у склада бумажной фабрики в Кускоски. А когда кому-нибудь из сельчан требовалась какая-либо вещь, ему советовали:

— Сходи на Тойволу, Янне сможет достать в Тампере, когда повезет бумагу.

А потом случилась эта злосчастная поездка.

Янне купил два с половиной литра водки, из них пол-литра для себя. Был мороз, ноги и лицо застыли, лошадь обындевела. На полдороге к дому Янне сделал первый глоток, и после этого все пошло по известной пословице: «Дай черту мизинец». Он добрался до своих мест изрядно запьяневший и отправился развозить водку заказчикам. К доброму почину полагалось и продолжение, тем более что спешить было некуда. Янне просидел на соседнем торпе почти до полуночи, перебраниваясь с хозяевами и вновь замиряясь. И надо же было случиться, что во время одной такой перебранки хозяйка уязвила его тем, что Рина за его спиной продает хлеб. Разумеется, это давно не было для него тайной, но тут его просто заело; не найдясь, чем осадить заносчивую бабу, он углядел висевшие на оконной раме карманные часы и стал просить, чтобы их продали ему. Сосед не имел ничего против, лишь бы устраивала цена. В цене сошлись, и Янне отправился домой с часами и полутора марками в кармане. В душе у него бушевал старый Пеньями.