Ба Цзинь - Осень

Короткий праздничный день окончился. Госпожа Чжан, вдоволь наговорившись и сыграв двенадцать партий в мацзян, позволила, наконец, усадить себя в паланкин. Ее дочь, Цинь, возвращалась вместе с ней, в том же паланкине. И мать и дочь оставили о себе приятное воспоминание в этом доме, постепенно погружавшемся в тишину.

На третий день после праздника лета госпожа Чжоу и Цзюе-синь были приглашены к обеду в семейство Чжоу. Госпожа Чжоу отправилась первой. Боясь, что Юнь одной будет скучно, она захватила с собой Шу-хуа, чтобы она поболтала с двоюродной сестрой. У девушек, как только они оказались вместе, сразу нашлось много тем для разговора, и они весело защебетали, рассказывая обо всем, что случилось в их семьях за последние дни.

Цзюе-синь, пришедший прямо из конторы, запоздал. Войдя в прихожую и увидев, что все двери распахнуты.

а обитатели дома заняты расстановкой новой мебели, он вспомнил, что его брат Мэй скоро женится и послезавтра — «день вручения подарков» и что мебель прислана из дома невесты. Он поспешил внутрь и едва переступил порог, как его неприятно поразил убитый вид Мэя, стоящего а одиночестве у боковых дверей. Цзюе-синь подошел к нему и с участием спросил:

— Ты что здесь стоишь?

Словно очнувшись от сна, Мэй непонимающе смотрел на Цзюе-синя и не сразу, медленно ответил:

— Думаю пойти посмотреть.

— Что посмотреть? — Цзюе-синя поразило выражение лица Мэя.

— Мне что-то тоскливо, я и сам не знаю почему, — отвечал Мэй, с трудом подыскивая слова. — Я даже не знаю, что хочу посмотреть, я чего-то боюсь. — Лицо его, и так не отличавшееся свежестью, теперь просто пугало своей бледностью.

— Чего ты боишься? Каждому приходится быть новобрачным, — успокаивал его Цзюе-синь, подавив смятение в собственных мыслях и изобразив на лице улыбку.

Мэй покраснел, смущенно опустил голову и тихо произнес:

— Я не такой, как другие.

— А кто сказал, что ты хуже других? — ободряюще произнес Цзюе-синь, хлопнув его по плечу.

— Эй, Цзюе-синь! Ты что же это, только заявился? — донесся звонкий голос Шу-хуа с противоположного крыльца. Но Цзюе-синь не откликнулся, дожидаясь, что ответит Мэй.

— Я сам это понимаю. Ведь я ни на что не гожусь. Отец обязательно хочет меня женить. А я слышал, как Цзюе-минь говорил, что от ранних браков пользы мало. Я слышал, что характер у моей невесты плохой. Но отец говорит, что несколько старших из семейства Фэн — видные ученые наших дней. Он даже ругает меня за то, что я плохой литератор, — бессвязно говорил Мэй. Сейчас в душе у него была пустота. Сам не зная, что он хочет, он поддавался воздействию многих внешних сил, которые со всех сторон окружали его, теснили, загоняли в тупик. Он был готов расплакаться.

Цзюе-синь глядел на исхудавшее лицо брата и вдруг почувствовал в сердце острую боль. Ему показалось, что в этом бледном, болезненном лице он видит свое отражение. В носу защекотало, глаза увлажнились. Он до крови закусил губу. Затем через силу горько улыбнулся.

— Мосты уже сожжены, не стоит теперь думать о плохом, — мягко произнес он, — Дело не в том, что ты ни на что не годишься; просто ты слишком молод. — Видя, что Мэй трет глаза, он невольно вздохнул: — Эх, слишком уж ты скромен; что же ты раньше не сумел заставить отца понять тебя?

— Довольно об этом! — прервал его Мэй испуганно, — Отец отругал бы меня — и все. Ведь он желает мне добра. Разве я смею сказать ему такое?

Опять те же взгляды, те же выражения, которых Цзюе-синь не может слушать! Он ломал голову: почему все-таки эти взгляды так цепко и так долго держатся в душе этого юноши? Но долго раздумывать ему не пришлось; кто-то позвал его. Это могла быть только Шу-хуа. Действительно, она уже сходила с крыльца, направляясь к нему, но, не пройдя и нескольких шагов, вдруг увидела сквозь раскрытые двери какую-то фигуру и, узнав пришедшего, быстро повернула обратно в зал, схватила за руку Юнь и утащила ее в ее комнату. Это был Чжэн Го-гуан, зять Юнь (за которым была замужем ее старшая сестра, покойная Хой) — коротышка с квадратным лицом, с редкими зубами; при малейшем повышении голоса он брызгал слюной. Сейчас он стоял за спиной Цзюе-синя и слышал последние слова Мэя.

Цзюе-синю не очень-то приятно было видеть Го-гуана, особенно сейчас. Но ему ничего не оставалось, как справиться со своими чувствами и, изобразив улыбку, перекинуться с ним несколькими вежливыми фразами. Мэй произнес только: «А, Го-гуан!» — и замолчал. Несмотря на то, что его отец часто превозносил глубокие познания Го-гуана в старой науке, Мэй всегда чувствовал острую неприязнь к своему родственнику из-за гибели сестры, и уж, конечно, не могло быть и речи о каком-либо уважении к нему. После того как Хой покинула этот мир, Го-гуан не часто бывал в доме Чжоу; сегодня он пришел по приглашению Чжоу Бо-тао, отца Мэя.

Цзюе-синь и Го-гуан направились в зал, к старшим представителям дома Чжоу. Старая госпожа Чжоу всегда была очень холодна с Го-гуаном, только Чжоу Бо-тао по-прежнему носился со своим идеальным зятем и встретил его так же радостно, как, бывало, при жизни Хой.

Госпожа Чэнь, не осмелившись перечить мужу, постаралась скрыть свое отвращение и встретила человека, который погубил ее дочь, притворной улыбкой.

Побыв вместе со всеми некоторое время в зале, старая госпожа Чжоу ушла отдохнуть в свою комнату. Две снохи, госпожа Чэнь и госпожа Сюй, ушли в комнату молодых, чтобы привести там все в порядок, и прихватили с собой госпожу Чжоу и Цзюе-синя. Чжоу Бо-тао пригласил Го-гуана в свой кабинет, намереваясь поговорить с ним о литературе. Туда же он позвал и Мэя, которому пришлось сидеть в стороне, безмолвно слушая их беседу.

Когда речь зашла о Фэн Лэ-шане, Го-гуан вдруг оскалил свои редкие зубы и самодовольно произнес:

— Старина Фэн прекрасно сохранился. Его последнюю поэму «В грушевом саду» [15] Грушевый сад — название сада, в котором при танском императоре Мин-ди обучались актеры. Отсюда актеров стали называть «детьми грушевого сада». можно поставить выше всех од эпохи «шести династий» [16] У, Восточная Цзинь, Сун, Ци, Лян, Чэн (приблизительно 300–600 гг.). . Никто, кроме этого старика, не мог бы написать такого произведения. — В поэме, правда, в роли третьестепенного героя, был выведен известный артист кафешантана «Цюньсянь» — Сяо Хой-фан, и это вызывало особый восторг у Го-гуана.

Чжоу Бо-тао, конечно, и в глаза не видел этой поэмы, но не собирался показывать своего невежества перед Го-гуаном. Промямлив в ответ что-то нечленораздельное, что, по-видимому, должно было означать согласие с мнением Го-гуана (хотя он никогда не питал интереса к артистическому миру), он повернул разговор на другое.

— Я читал его «Письмо к генерал-губернатору». Это — в стиле «Чуньцю» [17] «Чуньцю» — летопись «Весна и осень»; ее приписывают Конфуцию. : в каждом слове чувствуется сила. Он поистине достоин поклонения. А вот его племянник, Шу-хэ, будущий тесть Мэя, — тут Чжоу Бо-тао кивнул головой в сторону Мэя, отчего тот испуганно вздрогнул, — крупнейший специалист наших дней по древней филологии.