Сэмюэль Беккет - Мечты о женщинах, красивых и так себе
- Название:Мечты о женщинах, красивых и так себе
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Текст
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7516-0896-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сэмюэль Беккет - Мечты о женщинах, красивых и так себе краткое содержание
Роман одного из величайших писателей XX века, философа, нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) был издан впервые в 1993 г. — почти через шестьдесят лет после его создания. Главный герой романа — юноша по имени Белаква, новое воплощение персонажа из Дантова чистилища. Белаква слоняется по Европе, находясь в странном мире полусна-полуяви, и расстается с тремя своими возлюбленными — Смеральдиной-Римой, Сира-Кузой и Альбой. Книга написана барочным, несвойственным «позднему» Беккету языком, насыщена огромным количеством аллюзий и скрытых цитат.
Мечты о женщинах, красивых и так себе - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Сюжет книги, впрочем, вполне условный, основывается на отношениях между юношей англо-ирландского происхождения Белаквой и тремя его возлюбленными — Смеральдиной-Римой, Сира-Кузой и Альбой. У всех трех имелись реальные прототипы: в Смеральдине-Риме угадываются черты проживавшей в Германии кузины Беккета Пегги Синклер, с которой у автора был продолжительный и несчастливый роман; у Сира-Кузы немало общего с Лючией Джойс, дочерью Джеймса Джойса, девушкой экстравагантной и неуравновешенной настолько, что единственным человеком, отказывавшимся поверить в ее душевную болезнь, был сам Джойс; наконец, в образе Альбы биографы Беккета находят сходство с Этной Маккарти, возлюбленной молодого писателя, учившейся в дублинском Тринити — колледже. В книге все три любовные истории или заканчиваются фиаско, или не заканчиваются ничем (так как фиаско подразумевает некое событие , а в истории с Альбой, к примеру, его просто нет). Слоняющийся по Европе двадцатых годов Белаква остается наедине с собой, подобно «духу достославного трубадура», и уходит в никуда, словно ему пора возвращаться в чистилище. Он исчезает со страниц книги, которая, как и все последующие произведения Беккета, поражает блистательным отсутствием , желанием исчерпать текст, договориться до тишины.
Режиссер Питер Брук так написал о пьесах Беккета: они «обладают качествами бронированных автомобилей или идиотов: можете стрелять по ним, можете бросать в них торты с кремом — они продолжают свой путь, несмотря ни на что. ‹…› Беккет неизменно раздражает людей своей честностью».
По искренности, по беспощадности — в первую очередь к самому себе, к своей жизни, — по незащищенности, по отказу от безумного мира Беккета, на наш взгляд, можно сравнить разве что с Цветаевой, только вот тональность совсем другая. Там, где у Цветаевой крик, у Беккета — шепот и приглушенный смех.
Чего добивается от нас философия? Вероятно, справедливо утверждение, что она тщится получить ответ на три вопроса: (1) что я могу знать? (Эпистемология.) (2) как мне следует поступать? (Этика.) (3) на что я могу надеяться? (Метафизика.)
Своими романами, пьесами, стихами и малыми, с трудом поддающимися жанровому определению текстами Беккет трижды отвечает — нет: понять мне здесь ничего не удастся, делать мне нечего (ну, или почти нечего) и надеяться тоже не на что.
Сэмюэля Беккета сложно заподозрить в чрезмерном человеколюбии. Что мы различаем в его книгах?
Бога как вечное, а потому пугающее отсутствие. Невозможность познания и доведенную до крайности декартовскую антиномию духа и тела. Грязь делает людей отвратительными, секс — смехотворными, одиночество — необщительными, иногда деспотичными, чаще жалкими. Наше тело — это, по словам персонажа романа «Моллой», «длительное безумие» — толкает нас на ежесекундные усилия и поступки, онтологическая цель которых совершенно неясна, а потому абсурдна, то есть, в латинском значении этого слова, недоступна для восприятия. Жизнь — тягостная лекция, у которой, к счастью для общей истории человечества, есть конец. Пожалуй, единственное, что позволяет героям Беккета не покончить с собой еще до того, как открыта первая страница книги, — это грустный смех, бесконечно далекий от ницшеанской помпезности и сартровского самолюбования. А грусть никогда не бывает злой.
Примечания
1
Ср.: Исход, 20:4.
2
Сначала (ит.).
3
За неимением лучшего (фр.).
4
Следовательно (лат.).
5
Говорит Грок (лат.). Здесь и далее в книге подразумевается великий швейцарский клоун Чарльз Адриан Веттах (1880–1959), выступавший под сценическим псевдонимом Грок. Беккет восхищался искусством Грока и вывел его одним из «демиургов» своего первого романа.
6
Имеется в виду басня Лафонтена «Отрекшаяся мира мышь» (перевод А. Сумарокова).
7
Разом и одновременно (лат.).
8
Больше ничего (нем.).
9
Тем хуже (фр.).
10
Вероятно, имеется в виду стихотворение Стефана Малларме «Прощай».
11
Многим служили приютом (лат.). Овидий, «Метаморфозы», книга III.
12
Тисканье, лапанье (нем.).
13
Женщина, баба (нем., груб.).
14
Имеется в виду Джон Рескин (1819–1900), английский философ и искусствовед, изучавший творчество Микеланджело.
15
Здесь: Божья искра (нем.).
16
До пота (лат.).
17
Тайком (ит.).
18
«Солнце умерло» (фр.).
19
Искаженная строчка из стихотворения Дж. Леопарди «Воспоминания»: «При свете тусклого ночника слагая песнь» (ит.).
20
Мари Лоренсан (1885–1986) — французская художница, возлюбленная Гийома Аполлинера. Ее живопись у Беккета ассоциировалась с мешаниной, кашей.
21
Сердитым (нем.).
22
Ерунды, чепухи (нем.).
23
Любовные вздохи (ит.).
24
Услужливого поклонника (ит.).
25
До вещей (лат.).
26
Ужасно любимый (нем.).
27
«Милый,
Что касается стиля, то есть я хочу сказать, из того, что говорил об этом поросенок Марсель, в эту минуту мне нравится, так я думаю, если осмелюсь это признать, снеговое сердце. Я оказываю тебе честь, правда ведь, говоря с тобой, так сказать, раскованно. Стало быть, вчера, лежа возле невыразимого Либера, я предложил его просветленному сознанию — к чему скрывать — фразу из твоего письма, которое, признаюсь тебе, не могло меня не огорчить: П. принимает слова за чистую монету. Он не способен противостоять экстазу расслаивания. Он извлекает прибыль (и с какой спесью!) из словесных петель. Такой далекий — о мерзость! — от подкожной реальности, что заставляет его так потеть и трепетать. Либер, небрежно растянувшийся подле меня, прекрасный, без дураков, как сказочный ручей, не сдержался: «Туннель!» — «Что-что?» — «Он так красив, твой друг, он такой откровенный глиномес, что я готов его любить. Скажи, здесь и там, где следует, он худенький и пухленький? Заурядный? Губастый? Ах! Заурядная губастая жаркая плоть! Поскреби меня, — заревел он, исходя пеной при мысли о тебе, — страстная шпанская мушка, скреби, я тебе приказываю!» Я скребу, я ласкаю, я говорю себе: это суждение слишком недостойно человека такой души, так как П. никогда не отказывается от клейкого стебля своей реальности. Он остается погруженным в нее, он сучит руками, он беснуется, он страдает оттого, что ему приходится идти на такие пошлые компромиссы, он не выделывает никаких петель, он слишком привязан к своему болоту, он разрушается от кончиков ногтей до центра своей вселенной.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: