Исаак Башевис-Зингер - Семья Мускат

Как-то под вечер Копл сидел в конторе, курил одну папиросу за другой и совершенно случайно кончиком ботинка приоткрыл нижний ящик письменного стола. В ящике находились печати, пузырек с тушью, несколько вощеных дощечек, клейкая бумага, прочие обиходные вещи. В дальнем углу примостился маленький кувшин. Копл поднял крышку; на дне лежал ключ от сейфа Мешулама — управляющий узнал его по глубоко врезанной бороздке и широкой ноге. Копл был так потрясен, что даже не удивился. Ключ — это он заметил сразу — был запасной, им, судя по всему, не пользовались еще ни разу. Копл подкинул его на ладони. «За это время они, должно быть, успели обчистить сейф, — подумал он, — но заглянуть в него в любом случае не мешает».

Он надел пальто, взял портфель и вышел. На ступеньках он закурил очередную папиросу. «Главное — сохранять спокойствие, — размышлял он. — Иначе ничего не получится». Во дворе горничная стала что-то толковать ему про гуся, которого он попросил откормить на Пейсах. Копл ответил ей, что Пейсах еще не скоро. «Времени полно, — сказал он. — Пускай птица поест вволю».

Он направился в сторону Гжибова. Смеркалось. В воздухе пахло весной. Посреди площади упала и сломала ногу лошадь, и вокруг собралась толпа. Перед домом Мешулама девчонка в булочной препиралась с покупателем, который, прежде чем выбрать булку по вкусу, перещупал на витрине весь хлеб. На лестнице стоял полумрак, света еще не зажигали. Копл позвонил, дверь ему открыла Маня с неизменной колодой карт в руках.

— А, это ты, Копл, — сказала она, глядя на него своими близорукими, косыми глазами.

— Я. Что нового? Как старик?

— Врагу не пожелаю.

— А Наоми где?

— Вышла.

Повезло. Последние несколько дней Наоми не спускала с него глаз, следила за ним, как за вором. Чтобы не навлечь на себя подозрения, Копл начал над Маней подтрунивать.

— А ты, я смотрю, все карты раскладываешь? — шутливо спросил он.

— А чего еще делать-то?

— Говорят, если в картах не везет — повезет в любви.

— А вот мне не везет ни в том, ни в другом.

Копл смерил ее оценивающим взглядом. Маня поплотнее завернулась в шаль. Ей и в голову не могло прийти, что у нее что-то может быть с женатым мужчиной.

— Пойду зажгу свет, — сказала она.

— Успеешь.

Он чиркнул спичкой и закурил. Маня вернулась на кухню. Копл тихонько кашлянул. В доме, по всей вероятности, не было никого, кроме них двоих, больного и сиделки. Свет не горел нигде. Он толкнул дверь в кабинет. Занавески на окнах были приспущены, и комната освещалась слабым светом газовых фонарей. По потолку скользили, теряясь в углах, полоски света. Дверца сейфа тускло мерцала, точно черное зеркало. Затаив дыхание, Копл прислушался. Вынул из кармана ключ. Теперь или никогда. Попробовал вставить ключ в замочную скважину, но не попал — ключ со скрежетом царапнул по стальной двери. Хотел зажечь спичку, но не решился. Все его чувства были напряжены до предела. Кончиками пальцев он нащупал замочную скважину, она была замазана — то ли воском, то ли мастикой. Вынул из кармана перочинный нож и прочистил скважину. А затем аккуратно вставил в нее ключ. На этот раз ключ вошел беспрепятственно. Повернул ключ вправо. Замок скрипнул и поддался, однако дверца почему-то не открывалась. Он потянул сильнее — дверца приоткрылась. Сейф, как видно, забит был до отказа, ибо даже в темноте Копл разобрал, как из него, одна за другой, выпадают, точно это был сон, перевязанные бумажные пачки. Банкноты — сомнений быть не могло. Все бумажки были одного размера, с измятыми уголками.

Дальше все пошло быстро. Он опустился на колени, расстегнул портфель и принялся набивать его купюрами. Через несколько мгновений просторный портфель был уже полон и закрылся с трудом. Тогда он стал запихивать деньги в нагрудные карманы, в боковые карманы, в карманы брюк. Поднял портфель и был потрясен тем, какой он тяжелый; ему никогда не приходило в голову, что бумага может быть такой увесистой. Когда он застегивал портфель, стальной язычок на пряжке угодил ему под ноготь. «Не хватало еще получить заражение крови». Он чувствовал себя убийцей, который уничтожает следы преступления.

С минуту он стоял неподвижно — ему показалось, что послышались шаги. Дрожащими руками он закрыл дверцу сейфа, запер его и вышел в коридор. В темноте ему померещилось, что он видит очертания чьего-то лица.

— Маня, — позвал он.

Ответа не последовало. Очертания растаяли в воздухе — как будто под действием его голоса. Копл не узнал его — так глухо, непривычно звучал его голос. На полу он увидел банкноту. Неужели это он ее выронил? Нагнулся, чтобы подобрать ее, — и вместо банкноты обнаружил на полу бледную полоску света. «Нервы ни к черту!» — пронеслось в мозгу. Он чувствовал, как стучит кровь в висках, как затекает за воротник пот. Нарочно громко шаркая, он прошелся по коридору. Открыл дверь в комнату Мешулама. В тусклом свете ночника по потолку металась огромная тень от головы больного. Сиделка в белой шапочке повернулась к нему и предостерегающе приложила палец к губам.

Лестница по-прежнему была погружена во тьму. В подъезде никто ему не встретился. «И куда они все подевались? Оставили старика одного». В голове звучали какие-то разрозненные фразы, давно забытые слова на иврите. С минуту он стоял в нерешительности, не зная, куда направиться — на Твардую или на Гнойную. Потом пошел в сторону Твардой. Поскользнулся и чуть не упал. Из молельного дома выходила группа хасидов. Какой-то коробейник пытался навязать свой товар праздновавшим приближение Пурима евреев. «Что, разве праздник так скоро?» Мимо проехали дрожки, и Копл сделал кучеру знак остановиться. Садясь в дрожки, он стукнулся коленом об ступеньку. Сел и поставил портфель рядом. «Куда?» — спросил кучер, и Копл вдруг сообразил, что не помнит собственный адрес.

— Через мост на Прагу, — сказал он.

Кучер почесал в затылке, щелкнул кнутом и так круто развернул дрожки, что Копл чуть не упал. И тут он вспомнил мастику в замочной скважине сейфа. Чья это работа? Наоми, как пить дать! Вот что его выдаст. «Я пропал. Погиб. Будет расследование, и все выяснится. Может, выпрыгнуть на ходу и убежать? Нет, не валяй дурака. Не теряй голову».

Он ошибся — теперь это было ясней ясного. Слава Богу, ему хватило ума собрать немного мастики и замазать замок снова! Слишком поздно. Наоми, должно быть, уже вернулась домой и вызвала по телефону полицию. Они будут поджидать его возле дома! Устроят засаду. Закуют в кандалы. Все у него отберут. Вся Варшава будет злорадствовать, радоваться его краху. А он будет гнить в тюрьме. Его прошиб холодный пот. Прощай, Копл Берман, правая рука Мешулама Муската, респектабельный варшавский домовладелец, отец приличных детей. Теперь он ворюга Копл Берман и убегает на дрожках с награбленным добром. Даже кучер знает об этом! Не зря же он так чудно пожимал плечами и качал головой. Где-то вдалеке раздался свисток полицейского — длинный, заливистый. Они уже напали на его след.