Альберто Моравиа - Конформист

— Марчелло Клеричи, — ответил Марчелло после некоторого колебания.

Марчелло, — повторил старик, подняв лицо и глядя перед собой. Последовало долгое молчание. Старик, казалось, размышлял или, точнее, подумал Марчелло, силился что-то вспомнить. Наконец с торжествующим видом он повернулся к Марчелло и произнес: — Ней miserando puer, si qua fata aspera rumpas, tu Marcellus eris [2] Отрок несчастный, — увы! — если рок суровый ты сломишь, будешь Марцеллом и ты (Вергилий, "Энеида", песнь шестая, ст. 882 — 883, перевод С. А. Ошерова). .

Эти стихи Марчелло хорошо знал, потому что переводил их в школе и они навлекли на него насмешки товарищей. Но произнесенные в эту минуту, после того как старик подарил ему пачку сигарет, знаменитые строки произвели на него неприятное впечатление неуклюжей лести. Впечатление это переросло в раздражение, когда Марчелло увидел, что старик бросил на него оценивающий взгляд, рассмотрев с головы до ног, а потом сообщил:

— Вергилий.

— Да, Вергилий, — сухо подтвердил Марчелло. — А вы из какой страны?

Я британец, — сказал старик, вдруг странно и, вероятно, не без иронии заговорив на изысканном итальянском языке. Затем, еще более странным образом мешая неаполитанский диалект с итальянским, произнес: — Но я много лет прожил в Неаполе… Ты неаполитанец?

— Нет, — ответил Марчелло, которого резануло это неожиданное "ты".

Воробьи, склевав весь хлеб, улетели; слегка в отдалении, у тротуара, по-прежнему неподвижно стоял "Роллс-Ройс". Старик взял палку и, с трудом поднявшись на ноги, сказал Марчелло приказным тоном, на сей раз по-французски:

— Не проводите меня до машины? Будьте добры, дайте мне руку!

Машинально Марчелло протянул руку. Сигареты остались лежать на скамейке, там, куда он их положил.

— Вы забыли сигареты, — сказал старик, указывая на пачку концом палки.

Марчелло сделал вид, что не слышит, и сделал шаг к машине. На этот раз старик не стал настаивать и пошел вместе с ним.

Старик шагал медленно, еще медленнее, чем когда шел один, и опирался на руку Марчелло. Но рука старика не лежала покойно, с чувством собственника он поглаживал руку молодого человека. Марчелло вдруг почувствовал, как у него зашлось сердце, и, подняв глаза, понял почему: машина была на месте и поджидала их обоих, он понял, что сейчас ему предложат сесть, как много лет назад. Но больше всего его приводило в ужас то, что он не отказался бы от приглашения. С Лино, помимо желания иметь пистолет, им руководило неосознанное кокетство, в данном же случае он с изумлением понял, что в нем заговорила память о былой зависимости, словно тот, кто однажды в прошлом поддался неясному искушению, будучи через много лет застигнут врасплох и став жертвой того же обмана, не находит оснований для сопротивления. Словно Лино сделал с ним то, что хотел, словно на самом деле он не устоял перед Лино, не убил его. Эти мысли промелькнули стремительно, как озарение. Марчелло поднял глаза и увидел, что они уже подошли к машине. Шофер вышел и ждал у открытой дверцы, держа фуражку в руках.

Старик, не выпуская руки Марчелло, спросил:

— Не хотите сесть в машину?

Марчелло ответил сразу, довольный собственной решимостью:

Спасибо, но мне надо возвращаться в гостиницу, меня ждет жена.

Бедняжка, — сказал старик с насмешливой фамильярностью. — Заставьте ее немного подождать, ей это пойдет на пользу.

Итак, придется объясняться, подумал Марчелло, и сказал:

Мы не поняли друг друга. — Он поколебался, потом краешком глаза увидел молодого бродягу, остановившегося рядом со скамейкой, на которой осталась пачка сигарет, и добавил: — Вы меня не за того принимаете… вам, наверное, нужен такой, как этот, — и указал на бродягу, который в этот момент быстрым воровским жестом спрятал пачку в карман.

Старик тоже взглянул, улыбнулся и ответил с шутливой наглостью:

— Такие мне пока что не нужны.

Сожалею, — холодно бросил Марчелло, совершенно овладев собой и собираясь уйти.

Старик задержал его:

— По крайней мере, позвольте мне подвезти вас…

Марчелло поколебался, взглянул на часы:

— Хорошо, подвезите… раз вам этого хочется.

— Очень хочется.

Они сели — вначале Марчелло, потом старик. Шофер захлопнул дверцу и поспешно занял свое место.

— Куда? — спросил старик.

Марчелло назвал гостиницу, старик, обратившись к шоферу, сказал что-то по-английски. Машина тронулась.

Автомобиль был бесшумен, с прекрасными рессорами. Марчелло отметил это, пока они быстро катили под деревьями Тюильри, по направлению к площади Согласия. Внутри все было обито серым войлоком, в старинной хрустальной вазе, укрепленной на дверце, стояло несколько гардений. После недолгого молчания старик повернулся к Марчелло и сказал:

— Простите меня за сигареты… я принял вас за бедняка.

— Это неважно, — ответил Марчелло.

Старик еще немного помолчал, потом заговорил снова:

Я редко ошибаюсь… Я бы поклялся, что вы… я был так в этом уверен, что мне было почти стыдно, что я прибегнул к уловке с сигаретами… я был убежден, что было бы довольно одного взгляда.

Он говорил вежливо, с веселой, циничной непринужденностью, и было ясно, что он принимает Марчелло за педераста. Он говорил как сообщник и таким веским тоном, что у Марчелло едва не возник соблазн доставить ему удовольствие и ответить: "Да, может быть, вы правы… я такой и есть, сам того не ведая, помимо воли, и подтверждение тому то, что я согласился сесть в вашу машину", но вместо этого он сухо произнес:

— Вы ошиблись, вот и все.

— Ах, вот как.

Автомобиль сделал круг у обелиска на площади Согласия. Потом резко остановился перед мостом. Старик сказал:

— Знаете, что заставило меня так подумать?

— Что?

Ваши глаза… такие нежные, такие ласковые, несмотря на старание быть сердитыми… они говорят вопреки вашей воле.

Марчелло ничего не ответил. Машина после короткой остановки продолжила свой бег, пересекла мост и, вместо того чтобы свернуть на набережную, углубилась в одну из улиц за Палатой депутатов. Марчелло вздрогнул и повернулся к старику:

— Но моя гостиница на набережной Сены.

Мы едем ко мне домой, — ответил старик. — Не хотите зайти выпить чего-нибудь? Побудете немного, а потом вернетесь домой.

Марчелло показалось вдруг, что он испытывает то же чувство унижения и бессильной ярости, как в детстве, когда приятели с насмешливым криком "Марчеллина!" натягивали на него юбку. Как и приятели, старик не верил в его мужественность, как и приятели, упорно считал его в некотором роде особой женского пола. Он процедил сквозь зубы:

— Прошу вас отвезти меня в гостиницу.

— Господи… что здесь такого? На одну минутку!

Я сел к вам в машину только потому, что опаздывал, мне было удобно, чтобы вы меня подвезли… поэтому отвезите меня в гостиницу.