Альберто Моравиа - Конформист

— Нет, останься, но не смотри на меня.

Да я не смотрю на тебя, глупенькая… Очень мне нужно смотреть на тебя!

Не сердись… пойми меня: если бы ты не начала со мной так говорить, я бы теперь не стеснялась, и ты могла бы смотреть на меня сколько угодно. — Эти слова Джулия произнесла приглушенным голосом, словно в эту минуту натягивала через голову платье.

— Хочешь, я тебе помогу?

— О господи, если тебе этого действительно так хочется…

Решительно, но с неуверенностью в движениях, колеблясь, но вместе с тем держась вызывающе, воодушевленная, но и униженная Лина на мгновение показалась перед Марчелло, направляясь в ту часть комнаты, откуда доносился голос Джулии. Последовало молчание, потом Джулия воскликнула нетерпеливо, но враждебно:

— Фу, до чего же ты надоедлива!

Лина ничего не отвечала. Свет от лампы падал на пустую кровать, освещая углубление, оставленное Джулией, завернутой в мокрое полотенце. Марчелло отпрянул от замочной скважины и снова вышел в коридор.

Отойдя на несколько шагов от двери, он увидел, что в удивлении и смятении, сам того не замечая, сделал много значительный жест: машинально смял гардению, которую ему дал старик и которую он предназначал для Лины. Он уронил цветок на ковер и направился к лестнице. Марчелло спустился на первый этаж и вышел на набережную в неверном, туманном свете сумерек. Уже зажглись огни — белые, повисшие гроздьями на дальних мостах, желтые спаренные — машин, красные прямоугольные — окон, и ночь поднималась как темный дым к зеленому безмятежному небу из-за черных силуэтов шпилей и крыш на противоположном берегу. Марчелло подошел к парапету, облокотился о него и стал смотреть вниз на почерневшую Сену, которая теперь, казалось, несла в своих мутных водах полоски самоцветов и бриллиантовые круги. То, что он испытывал, было больше похоже на смертельный покой, наступающий после катастрофы, чем на смятение, царящее во время ее. Сегодня днем, в течение нескольких часов, он верил в любовь, а теперь оказался втянутым в мир беспорядочный и черствый, где настоящая любовь не имела цены, а важна была только чувственность, от самой естественной и обычной до самой чудовищной и невероятной. Разумеется, Лина не любила его, как не было любовью то, что она испытывала к Джулии, как не было любви и в его отношениях с женой, и, может быть, даже Джулия, столь снисходительная, почти соблазнявшаяся на предложения Лины, не любила его по-настоящему. В этом блистающем и непонятном мире, похожем на грозовые сумерки, сомнительные фигуры мужчин-женщин и женщин- мужчин скрещивались, раздваивались, смешивая свою двойственность, и словно намекали на некую двусмысленность, связанную, как ему казалось, с его судьбой и с абсолютной невозможностью уйти от нее. Любви не существовало, и только поэтому он мог бы быть тем, кем был до сих пор. Теперь ему надо довести до конца порученное дело, настойчиво постараться создать семью с непредсказуемой, подчиняющейся животным инстинктам Джулией. Это и была нормальность. Вне ее — все было сумятица и произвол.

К подобному поведению его толкала и наступившая в отношениях с Линой ясность. Она презирала его и, возможно, ненавидела, как уже заявила ему, когда была еще искренна. Но, чтобы не прервать отношений с ним и тем самым не лишиться возможности видеть Джулию, которой она увлеклась, Лина сумела притвориться влюбленной в него. Марчелло понимал теперь, что может ждать от нее даже понимания или жалости, и перед этой враждебностью, непоправимой, окончательной, закованной в броню сексуальной ненормальности, перед политической антипатией и нравственным презрением он испытывал беспомощность и острую боль. Так очаровавший его сияющий лоб — такой чистый и умный — никогда не склонится над ним, чтобы ласково согреть и успокоить. Он вспомнил, что, увидев, как она прижимается лицом к коленям Джулии, испытал то же чувство оскверненности, как и тогда в С., когда заметил, что проститутка Луиза позволяет Орландо обнимать себя. Пока Марчелло размышлял об этом, стемнело. Он отошел от парапета и направился к гостинице. Он вернулся вовремя и успел заметить белую фигуру выходившей Лины, поспешно направлявшейся к автомобилю, стоявшему неподалеку у тротуара. Его поразил ее довольный и вместе с тем вороватый вид, она была похожа на куницу или ласку, которая выскользнула из курятника, унося с собой добычу. Она совсем не была похожа на человека, которого отвергли. Быть может, Лине удалось вырвать у Джулии какое-нибудь обещание. А может быть, Джулия из усталости или чувственной пассивности позволила Лине какую-нибудь ласку, которая ничего не значила для самой Джулии, такой снисходительной к себе и окружающим, но которая для Лины была драгоценна. Тем временем женщина открыла дверцу и уселась сперва вдоль сиденья, а затем подобрала ноги. Она проехала мимо, и Марчелло увидел в профиль ее красивое гордое тонкое лицо. Машина удалилась, и он вернулся в гостиницу.

Он поднялся и номер и вошел без стука. Комната была в порядке. Джулия, уже одетая, сидела перед туалетным столиком, заканчивая причесываться. Она спросила спокойно, не оборачиваясь:

— Это ты?

— Да, я, — ответил Марчелло, садясь на кровать.

Он подождал немного, потом спросил:

— Ты хорошо развлеклась?

Жена вдруг с живостью повернулась к нему и ответила:

Очень… мы видели столько красивых вещей! Я едва не потеряла голову чуть ли не в десятке магазинов!

Марчелло промолчал. Джулия закончила причесываться, потом поднялась, подошла и тоже села на кровать. На ней было черное платье с широким декольте, из которого, словно роскошные фрукты из корзинки, выглядывали две полные смуглые округлости. На плече была приколота пурпурная матерчатая роза. Молодое нежное лицо с большими смеющимися глазами и цветущим ртом сохранило обычное выражение чувственной радости. В невольной улыбке губы в яркой помаде приоткрылись, и были видны ровные блестящие белые зубы. Она ласково взяла его за руку и сказала:

— Знаешь, что со мной приключилось?

— Что?

Представь себе, эта синьора, жена профессора Квадри… она — ненормальная женщина.

— То есть?

Она из тех женщин, которые любят женщин… и в общем, понимаешь, она влюбилась в меня с первого взгляда… Она мне сказала об этом после того, как ты ушел… поэтому она так настаивала, чтобы я осталась отдохнуть у нее в доме… она мне призналась в любви по всем правилам… Кто бы мог подумать?

— А ты что?

Я этого совсем не ожидала… я начала дремать, потому что действительно устала… до меня не сразу дошло… наконец я поняла, но не знала, как себя вести… знаешь, это настоящая страсть, неистовая, прямо как у мужчины… Скажи по правде, ты бы мог ожидать подобного от такой женщины, как она, уравновешенной, владеющей собой?