Кнут Гамсун - Бенони (пер. Ганзен)

Дѣло шло къ осени; осина въ лѣсу пожелтѣла, Маккова треска высохла на скалахъ, и Арнъ Сушильщикъ уже повезъ ее на шкунѣ въ Бергенъ. Икряные лососи въ рѣкѣ исхудали до нельзя; ихъ лѣтняя забава кончилась, и сэръ Гью Тревельянъ сложилъ свое удилище и отплылъ домой въ Англію. Онъ, впрочемъ, обѣщалъ обывателямъ Торпельвикена, а также Эдвардѣ, вернуться опять къ веснѣ… Рожь уже сжали и начали копать картошку на тѣхъ дворахъ, которые выходили огородами на полуденное солнце. Все шло своимъ чередомъ.

И Бенони вернулся домой съ большимъ неводомъ и всей своей артелью. Онъ не захватилъ на этотъ разъ ни одного косяка сельдей. Но такъ какъ онъ все-таки попалъ на уловистое мѣсто, то, пожалуй, готовъ былъ бы остаться тамъ на нѣсколько недѣль еще, до появленія зимней сельди. Такое ожиданіе, однако, дорого обошлось бы хозяину невода, у котораго, вдобавокъ, былъ работникъ на жалованьи, да и у артели средства изсякли; поэтому Бенони повернулъ домой съ прежней меланхоліей въ головѣ.

Одинъ Свенъ Дозорный былъ по-прежнему въ духѣ. Да и чего ему было тужить? Онъ все лѣто имѣлъ заработокъ, получая свое жалованье, тогда какъ у другихъ были только расходы, а теперь онъ вдобавокъ былъ такъ радъ, что опять увидалъ старыя милыя ему мѣста. Въ первый же вечеръ онъ поспѣшилъ въ Сирилундъ, тайкомъ подкараулилъ Элленъ Горничную, поздоровался съ ней, завелъ бесѣду и совсѣмъ расчувствовался. Ради Элленъ онъ готовъ былъ опять пойти къ Макку, стоять передъ нимъ безъ шапки и просить позволенія остаться. Но что скажетъ Маккъ?

— Теперь Монсъ померъ, а Фредрикъ Менза не встаетъ съ постели; вѣрно, тебѣ самой приходится таскать дрова? — спросилъ Свенъ Дозорный свою милую.

— Да, не безъ того.

— Гм. А онъ все беретъ свои ванны?..

Элленъ запнулась:- Ванны?.. Да.

— Такъ, вѣрно, скоро опять будетъ брать?

— Не знаю… Да, нынче вечеромъ.

— Мнѣ нельзя больше оставаться у Гартвигсена, — сказалъ Свенъ. — Я все лѣто получалъ у него жалованье, и онъ такъ ужасно сокрушается, что мы не захватили ни одного косяка.

— Говорятъ, онъ теперь совсѣмъ обѣднѣлъ, — замѣтила Элленъ.

Свенъ, возмущенный, поспѣшилъ возразить:- Вранье! Одни воры да мошенники могутъ такъ врать! Гартвигсенъ богатый человѣкъ; дай только ему получить свои деньги черезъ мѣсяцъ-другой.

— Да, да, — безпечно отозвалась Элленъ на такую горячность,

Впрочемъ, и у Свена была теперь въ сущности одна настоящая забота:- Такъ вотъ, все зависитъ отъ того — оставятъ ли меня тутъ, — сказалъ онъ. — Не попросишь ли ты Макка?

— Не знаю… Ты думаешь — можно?

— Отчего же нельзя? Когда будешь мыть его вечеромъ… Видишь ли… Дѣло въ томъ, что я ужъ прижился здѣсь. И самъ не знаю, что такое творится со мною… Дай-ка мнѣ свои ручки…

Эти тоненькія ручки были такія малюсенькія, какъ у ребенка; пальчики были такіе безпомощные, словно голодные… И Свену ли было не схоронить ихъ въ своихъ огромныхъ лапищахъ! Потомъ онъ притянулъ дѣвушку къ себѣ, поднялъ ее на рукахъ, опять поставилъ на землю и долго-долго цѣловалъ. Еще и еще разъ продѣлалъ онъ то же самое. — Ахъ, Элленъ! Сколько разъ я повторялъ это имячко лѣтомъ! — сказалъ онъ. — Поговори же съ нимъ вечеромъ, когда будешь мыть его… когда будешь вытирать ему спину. Скажи, что я вернулся, пришелъ сюда… И кто же, молъ, будетъ колоть дрова? Ты его знаешь и сумѣешь уговорить… Улучи только минутку, когда онъ будетъ въ духѣ, да не разсерди его… Элленъ, мнѣ такъ жаль тебя, что тебѣ придется просить его, но какъ же намъ быть?

— Я попробую попросить его вечеромъ, — отвѣтила она…

Черезъ нѣсколько дней Бенони забрелъ въ Сирилундъ и засталъ тамъ Свена Дозорнаго.

— Не зачѣмъ было тебѣ уходить отъ меня. Мало развѣ у меня всякаго дѣла? — сказалъ Бенони, напуская на себя важности. — Не зайдешь ли теперь хоть вычистить мнѣ трубу?

— Когда прикажете. Назначьте только день и часъ.

— Работница моя топитъ и жаритъ такъ, что вся труба обросла сажей. А ты что же, остаешься тутъ?

Свенъ Дозорный утвердительно кивнулъ головой. Маккъ, узнавъ о его желаніи остаться, подумалъ немножко и, наконецъ, сказалъ:- Оставайся.

— Право, точно нарочно, когда у меня столько дѣла. Тутъ покрасить, тамъ поправить… — продолжалъ Бенони важничать. — Самому мнѣ что-ли прикажешь пачкаться?

Бенони было на что досадовать. Онъ такъ любилъ почетъ, а тутъ, не успѣлъ вернуться домой, какъ почувствовалъ, что всѣ и каждый смотрятъ на него, какъ на банкрота. Его жалѣли, — Бенони ни для кого не былъ плохимъ сосѣдомъ или такимъ человѣкомъ, къ которому нельзя было прибѣгнуть за помощью. Но теперь онъ разорился, и поговаривали даже, что онъ заложилъ свои строенія. Вдобавокъ и рыбацкое счастье его покинуло: за все лѣто онъ не захватилъ ни единаго косяка. О, какое негодованіе охватывало Бенони каждый разъ, когда кто-нибудь изъ мѣстныхъ жителей возвращался къ прежней дурной привычкѣ называть его попросту Бенони! Мало того, Стенъ Лавочникъ, у котораго еще съ прошлаго Рождества остался зубъ противъ Бенони, не постѣснился даже обратиться къ нему на ты.

— Кого это ты тыкаешь? — спросилъ его Бенони внѣ себя. — Не совѣтую тебѣ въ другой разъ…

— А тебѣ бы не разыгрывать изъ себя корову, разъ ты всего-на-всего теленокъ, — отвѣтилъ Стенъ. Онъ, за словомъ въ карманъ не лазилъ.

— Ну, погоди ты, — задастъ тебѣ Маккъ! — пригрозилъ ему Бенони. И пошелъ въ контору къ Макку.

Маккъ стоялъ тамъ, какъ всегда, съ брилліантовой запонкой въ манишкѣ, съ крашенными волосами и бородой; наружность его нисколько не пострадала. Молва не щадила Бенони, но не коснулась Макка Сирилундскаго, этого важнаго барина. Онъ присвоилъ себѣ капиталъ Бенони, чтобы пустить его въ оборотъ; ну, да! Еще бы этотъ увертливый, какъ угорь, дѣлецъ отказался отъ пяти тысячъ далеровъ! Но развѣ слыхалъ кто, чтобы онъ надулъ какую-нибудь рыбацкую семью, присвоилъ себѣ ея гроши? Не изъ таковскихъ онъ былъ!

— Ну, — сказалъ Маккъ Бенони, — тебѣ не повезло на этотъ разъ?

— Нѣтъ.

— Да и нельзя каждый разъ разсчитывать на такое счастье.

— Захвати я только всю ту сельдь, что встрѣчалась намъ по пути, — сказалъ Бенони. — Да, видно, не судьба.

— Ну, въ слѣдующій разъ, авось, будешь счастливѣе.

— А я было надѣялся, что вы погодите отправлять треску въ Бергенъ, пока я не вернусь съ лова.

Маккъ отвѣтилъ: — Я право не зналъ хорошенько, когда ты вернешься. Ты бы прислалъ мнѣ письмо.

— Да нѣтъ, и лучше, что Арнъ Сушильщикъ повелъ шкуну. Онъ, конечно, получше моего справитъ дѣло. Я только по глупости думалъ было…

— Знай я, когда ты вернешься… А, впрочемъ, я не былъ обязанъ дожидаться тебя, — отрѣзалъ Маккъ.

Бенони смирилъ себя и заговорилъ о счетахъ. Крупный кредиторъ Макка объяснилъ, что ничего не заработалъ лѣтомъ и потому ему нечѣмъ расплатиться за сокровища. Съ неестественнымъ смиреніемъ онъ просилъ объ отсрочкѣ.