Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

Они вышли изъ лѣса; передъ ними была. прогалина, залаяла собака, и Нагель сказалъ:

— Вотъ уже и приходъ! Какой у него уютный видъ: эти большія бѣлыя постройки съ садомъ и съ собачьей будкой, и съ шестомъ для флага среди самаго густого лѣса! Вы не думайте, фрейлейнъ, что опять очутитесь здѣсь послѣ того, какъ уѣдете, т.-е. послѣ вашей свадьбы? Ну, да это впрочемъ будетъ зависѣть отъ того, гдѣ вы будете жить.

— Я еще не думала объ этомъ, — сказала она, и прибавила, — еще время не ушло, успѣю подумать.

— Еще есть время и порадоваться, — сказалъ онъ.

Она отвѣчала уклончиво, немножко нетерпѣливо:

— Нѣтъ, вамъ теперь ужъ нерадостно. Который часъ теперь?

— Да ужъ около двухъ.

— Послушайте, — сказала она, — вы не должны удивляться, что я разгуливаю такъ поздно ночью. У насъ это въ обычаѣ; вѣдь мы здѣсь-таки порядочные мужики, мы дѣти природы, не больше. Мы съ адьюнктомъ гуляли тутъ часто до самаго утра.

— Но кто же велъ тогда разговоръ? Мнѣ показалось, что адьюнктъ не изъ многорѣчивыхъ?

— Нѣтъ, зато и разговаривала все больше я; т.-е. я спрашивала, а онъ отвѣчалъ. Вѣдь вы знаете, можно найти столько вопросовъ. Ну, да это къ дѣлу не относится. Что вы теперь будете дѣлать, когда придете домой?

— Когда приду домой? Я лягу и засну до… до… до самаго обѣда, буду спать, какъ каменный, какъ мертвый, безъ просыпа, безъ сновидѣній. А вы?

— Но развѣ вы не будете думать? Развѣ вы не лежите сначала просто такъ, размышляя о томъ, о семъ? Вы можете такъ сразу заснуть?

— Моментально. А вы нѣтъ?

— Послушайте, вотъ уже птичка запѣла. Нѣтъ, теперь, должно быть, ужъ позднѣе, чѣмъ вы сказали; дайте-ка мнѣ посмотрѣть ваши часы. Господи Боже! уже больше трехъ, почти четыре! Зачѣмъ же вы сказали, что еще только-что минуло два?

— Простите, — сказалъ онъ.

Она посмотрѣла на него, впрочемъ безъ гнѣва, и тогда сказала:

— Если бы вы и не соврали мнѣ, я все равно оставалась бы такъ же долго; я говорю именно такъ, какъ есть. Я надѣюсь, вы не придадите этому больше значенія, чѣмъ слѣдуетъ? У меня не много удовольствій, и я обѣими руками цѣпляюсь за то, что мнѣ представляется. Я привыкла такъ жить съ тѣхъ поръ, какъ мы живемъ здѣсь, и я не думаю, чтобы кому-нибудь это доставило какую-нибудь непріятность. Впрочемъ этого я не знаю, я могу оставаться равнодушной къ этому; отецъ во всякомъ случаѣ ничего не имѣетъ противъ этого, а я имѣнно съ нимъ-то однимъ и считаюсь. Пойдемте, пройдемтесь еще немножко.

Они пошли мимо прихода въ лѣсъ, по другую сторону. Птицы пѣли; свѣтлая полоса восхода становилась все шире и шире. Бесѣда стала менѣе оживленной, она тянулась о безразличныхъ вещахъ.

— У васъ въ домѣ, кажется, много читаютъ? — сказалъ онъ.

Она отвѣчала:

— Откуда вы это знаете?

— Я слыхалъ объ этомъ; я также знаю, что у вашего отца есть сочиненія Тургенева и Гарборга, а это хорошій признакъ.

— Да, Тургеневъ удивительный писатель! Итакъ, Минутта и тугъ насплетничалъ; вы не могли слышать это ни отъ кого другого. Да, мы много читаемъ, отецъ постоянно читаетъ, у него столько книгъ! Что вы думаете о Толстомъ?

— Все хорошее, разумѣется. Толстой — великій и замѣчательный человѣкъ.

Но тутъ она засмѣялась такъ, что смѣхъ ея зазвенѣлъ по всему лѣсу, и перебила его:

— Нѣтъ, вы теперь говорите то, чего не думаете; я вижу по лицу. Вы не выносите Толстого…

— Гм! То-есть… Не будемъ опять задѣвать спорныхъ вопросовъ, а то я тогда буду скучнѣе. Я не имѣю счастья соглашаться со всѣми, а мнѣ не очень-то хочется отвратить и васъ отъ себя. Что сами вы думаете о Толстомъ?

— Вы теперь уже не радостно настроены, право, вы теперь совсѣмъ уже не радостно настроены. Да, да, ну такъ вернемтесь. Тише, Бискъ, молчи, я сейчасъ приду! — крикнула она собакѣ, которая рвалась и дергалась на своей цѣпи.

— Славно разсудили! — отозвался онъ. — Если бы я сказалъ вамъ, какъ мнѣ радостно на душѣ и почему мнѣ такъ радостно, вы бы опять убѣжали отсюда, а этого не должно бытъ. Такъ ужъ позвольте мнѣ оставить это про себя…

Она снова перебила его:

— Ну, да, конечно… Да, да, это былъ пріятный вечеръ, но вѣдь теперь вы тоже изрядно устали? Итакъ, спасибо за проводы! Ахъ, да, слушайте: зонтика моего вы не должны уносить съ собою. Вотъ была бы славная исторія, если бы вы это сдѣлали, ха-ха-ха!

Она была уже у двери, когда обернулась еще разъ и сказала:

— Есть еще одна причина, почему хорошо, что я съ вами провела сегодняшній вечеръ: у меня теперь есть о чемъ разсказать моему жениху, когда я буду писать ему. Я скажу ему, что вы такой человѣкъ, который со всѣми и во всемъ несогласенъ; онъ будетъ страшно удивленъ этимъ, я словно вижу отсюда, какъ онъ мудрствуетъ надъ моимъ письмомъ и все-таки ничего не можетъ понять въ немъ. Онъ такой добрый; Боже, какъ онъ добръ! Онъ никому не противорѣчитъ. Да, ужъ повѣрьте мнѣ, онъ превосходный человѣкъ. Жаль, что онъ не застанетъ васъ, пока вы будете здѣсь. Спокойной ночи!

И Нагель повторилъ:- Спокойной ночи! Спокойной ночи! — и смотрѣлъ ей вслѣдъ, пока, она не исчезла за дверью.

Это было все, о чемъ вели они рѣчь этой ночью. Нагель снялъ свою фуражку и несъ ее черезъ лѣсъ въ рукахъ. Онъ былъ необычайно задумчивъ; нѣсколько разъ онъ останавливался, поднималъ глаза надъ дорогой, пристально смотрѣлъ одно мгновенье прямо передъ собою и потомъ снова шелъ дальше короткимъ, замедленнымъ шагомъ, съ улыбкой, съ радостнымъ выраженіемъ лица. Что у нея за голосъ! что за голосъ! Слыхивалъ ли кто когда-нибудь что-либо подобное? Голосъ, звучащій какъ пѣніе! Какъ она очаровала его, чудное, свѣтлое созданіе!

День спустя, въ обѣденное время.

Нагель только-что всталъ и, ничего не поѣвши, вышелъ. Онъ былъ уже далеко внизу въ городѣ; лучезарный день и бодрая жизнь на пристани захватили его. Онъ тутъ же обратился къ одному человѣку и освѣдомился у него о камерѣ судьи; человѣкъ далъ ему указаніе, и Нагель прямо туда и направился.

Онъ постучался и вошелъ; прошелъ мимо двухъ-трехъ сидѣвшихъ и писавшихъ служащихъ къ судьѣ Ройнерту, котораго попросилъ принять его съ глазу на глазъ… разговоръ былъ не дологъ. Судья всталъ не совсѣмъ охотно и прошелъ вмѣстѣ съ нимъ въ сосѣднюю комнату.

Здѣсь Нагель сказалъ:

— Я прошу васъ извинить меня, что я еще разъ возвращаюсь къ этому вопросу; дѣло касается, какъ вы знаете, этой исторіи съ Минуттой. Я приношу намъ свое извиненіе.

— Я считалъ этотъ вопросъ исчерпаннымъ, — возразилъ судья;- наканунѣ Иванова дня вы обратились ко мнѣ какъ бы съ извиненіемъ въ присутствіи цѣлаго общества; этого удовлетворенія достаточно для меня, я другого не требую.

— Видите ли, это чрезвычайно прекрасно, — сказалъ Нагель, — истинно прекрасно, а ради ясности, я повторяю еще въ третій разъ, что это прекрасно съ вашей стороны. Хе-хе! Но я еще не совсѣмъ доволенъ такимъ оборотомъ дѣла, господинъ судья. Т.-е. я вполнѣ доволенъ, поскольку это касается меня, но только не по отношенію къ Минуттѣ. Мнѣ желательно, чтобы вы позаботились также объ удовлетвореніи Минутты, а вы именно тотъ человѣкъ, который можетъ доставить ему удовлетвореніе.