Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

…Дойдя до лѣсу, Нагель бросился на первую попавшуюся кучу вереска и закрылъ лицо руками. Какое разстройство въ мозгу, какое мельканіе невозможнѣйшихъ мыслей! Въ слѣдующее мгновеніе онъ уже спалъ. Не болѣе четырехъ часовъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ всталъ, и тѣмъ не менѣе онъ заснулъ какъ убитый, — усталый, изнуренный.

Былъ уже вечеръ, когда онъ очнулся. Онъ оглянулся; солнце уже собиралось скрыться за паровую мельницу во внутренней бухтѣ, а маленькія птички порхали съ вѣтки на вѣтку и чирикали. Голова его была въ полномъ порядкѣ, не было больше мельканія мыслей, не было горечи, онъ былъ совершенно спокоенъ. Онъ прислонился къ дереву и задумался. Не сдѣлать ли ему это теперь? Не все ли равно, раньше или позже? Нѣтъ, прежде надо привести въ порядокъ многія дѣла, надо написать письмо сестрѣ, надо оставить маленькій пакетикъ на память Мартѣ; сегодня вечеромъ ему еще нельзя умереть. Онъ, наконецъ не свелъ своихъ счетовъ въ гостиницѣ; да и о Минуттѣ онъ охотно подумалъ бы на прощанье.

И медленными шагами онъ направился домой, въ гостиницу. Но завтра вечеромъ это должно произойти. Въ полночь, безъ всякихъ приготовленій, быстро и славно, быстро и славно!

Въ три часа утра онъ все еще стоялъ у окна своей комнаты и глядѣлъ внизъ на площадь.

А на слѣдующую ночь къ двѣнадцати часамъ онъ рѣшился и вышелъ изъ гостиницы. Онъ не сдѣлалъ никакихъ приготовленій, написалъ только письмо своей сестрѣ, да отложилъ нѣкоторую сумму денегъ въ конвертѣ для Марты; сундуки же его, скрипичный ящикъ, старый стулъ, купленный имъ, стояли на своихъ мѣстахъ, нѣсколько книгъ лежало на письменномъ столѣ, и счетъ его въ гостиницѣ не былъ оплаченъ: онъ совершенно забылъ о немъ. Незадолго передъ уходомъ онъ попросилъ Сару протереть окна къ его возвращенію, и она обѣщала это сдѣлать, хотя дѣло было уже среди ночи; затѣмъ онъ старательно вымылъ лицо и руки и ушелъ.

Все время онъ былъ покоенъ, почти вялъ. Боже мой, да и стоитъ ли подымать изъ-за этого много шума? Годомъ раньше, годомъ позже, не все ли равно? Тѣмъ болѣе, что онъ уже такъ давно носится съ этой мыслью. И вотъ онъ окончательно усталъ отъ миража жизни, отъ своихъ разбитыхъ надеждъ, отъ всеобщаго вранья, отъ тонкаго, ежедневнаго обмана со стороны всѣхъ людей. Онъ еще разъ вспомнилъ о Минуттѣ, которому также оставилъ на память конвертъ съ деньгами, хотя этотъ бѣдный калѣка всегда казался ему подозрительнымъ; вспомнилъ онъ и о госпожѣ Стенерсенъ, больной и изящной, обманывавшей мужа, никогда не выдавая себя, но недостаточно впрочемъ скрываясь, чтобы укрыться отъ его дальнозоркихъ глазъ; вспомнилъ о Каммѣ, этой маленькой алчной дѣвицѣ, которая протягивала, за нимъ вслѣдъ свою руку куда бы онъ ни уѣхалъ, и все глубже и глубже шарила въ его карманѣ. На востокѣ, на западѣ, на родинѣ или за границей, — всюду встрѣчались ему все тѣ же люди; все было пошло и гадко, постыдно и безнадежно, начиная отъ нищаго, подвязавшаго здоровую руку на привязь и кончая голубымъ небомъ, начиненнымъ озономъ. А самъ-то онъ развѣ лучше? Нѣтъ, нѣтъ, онъ не лучше! Зато ему теперь и конецъ!

Онъ направился черезъ пристань, чтобы еще разъ взглянуть на суда: дойдя до конца набережной, онъ снялъ съ пальца желѣзное кольцо и бросилъ его въ море. Онъ видѣлъ, какъ оно упало далеко, далеко. Такъ-то въ послѣднюю минуту совершаютъ маленькую пробу избавиться отъ чепухи!

У дома Марты Гуде онъ остановился и въ послѣдній разъ заглянулъ въ окно. Внутри все было, какъ и всегда, спокойно и тихо; тамъ не было никого.

— Будь счастлива! — сказалъ онъ.

И пошелъ дальше.

Самъ не замѣчая этого, онъ направилъ свои шаги къ приходу. Онъ замѣтилъ, какъ далеко зашелъ, только тогда, когда увидѣлъ черезъ просѣку приходскій дворъ. Онъ остановился. Куда онъ идетъ? Что ему нужно на этой дорогѣ? Бросить послѣдній взглядъ на два окна во второмъ этажѣ, въ торопливой надеждѣ увидать тамъ лицо, которое никогда тамъ не показывалось, никогда… Нѣтъ, такъ далеко онъ не зайдетъ! Во всякомъ случаѣ онъ все время былъ намѣренъ сдѣлать это, но онъ этого не сдѣлаетъ! Онъ постоялъ нѣсколько минутъ и долгимъ взглядомъ окинулъ издали дворъ прихода; онъ колебался, все существо его молило объ этомъ…

— Будь счастлива! — сказалъ онъ еще разъ.

Затѣмъ круто повернулся и пошелъ боковой дорогой въ глубину лѣса.

Ну, теперь надо только слѣдовать своему чутью и усѣсться на первое попавшееся мѣсто. И во всякомъ случаѣ, чтобы не было ни расчета, ни сантиментальности; изъ-за чего же и впалъ въ свое смѣхотворной отчаяніе Карльсенъ! Какъ будто въ самомъ дѣлѣ такое ничтожное предпріятіе стоило столькихъ приготовленій!.. Онъ замѣтилъ, что одинъ изъ его башмаковъ расшнуровался; остановился, поставилъ ногу на кочку и завязалъ башмакъ. Затѣмъ онъ опустился на землю.

Онъ сѣлъ, не думая объ этомъ, не сознавая этого. Онъ оглянулся: большія ели, всюду большія ели, тамъ и сямъ можжевельникъ, почва покрыта муравкой. Хорошо, хорошо!

Тогда онъ вынулъ свой бумажникъ. Туда спряталъ онъ письма къ Мартѣ и Минуттѣ; въ особомъ отдѣленіи лежалъ платокъ Дагни, завернутый въ бумагу. Онъ вынулъ его, нѣсколько разъ поцѣловалъ, сталъ на колѣни, поцѣловалъ его еще нѣсколько разъ и разорвалъ на мелкіе клочки. Когда онъ сдѣлалъ платокъ совершенно неузнаваемымъ — отъ него оставались только ниточки, — онъ всталъ, сунулъ его подъ камень, спряталъ такъ, чтобы никто не могъ найти его, и снова сѣлъ. Да, такъ больше ничего не осталось дѣлать? Онъ обдумалъ все: ничего не осталось. Тогда онъ вынулъ часы, какъ привыкъ вынимать ихъ, ложась спать.

Онъ оглядывается; въ лѣсу довольно темно; онъ ничего опредѣленнаго не различаетъ. Онъ прислушивается, сдерживаетъ дыханіе и опять прислушивается: не слышно ни звука, птички нѣмы, ночь мягка и мертва. И онъ сунулъ пальцы въ карманъ за маленькой скляночкой.

Скляночка закупорена стеклянной пробкой; пробка втрое обернута бумагой и перевязана синимъ аптечнымъ шнуркомъ. Онъ развязываетъ шнурокъ и открываетъ пробку. Прозрачно какъ вода съ слабымъ миндальнымъ запахомъ! Онъ подымаетъ склянку къ глазамъ, — она наполовину полна. Въ то же мгновенье онъ слышитъ доносящійся издалека звукъ, два звучныхъ удара; церковный колоколъ въ городѣ бьетъ два часа. Онъ шепчетъ: "Часъ насталъ!" И, быстро поднявъ бутылочку ко рту, опоражниваетъ ее.

Въ первое мгновеніе онъ сидѣлъ еще прямо, съ закрытыми глазами, съ пустой бутылочкой въ одной рукѣ и пробкой въ другой. Все произошло настолько само собою, что онъ хорошо не прослѣдилъ за всѣмъ этимъ. Теперь же мысли стали тѣсниться въ его головѣ все быстрѣе, онъ открылъ глаза и со смущеніемъ оглянулся кругомъ. Неужели онъ никогда уже не увидитъ всего этого: этихъ деревьевъ, этого неба, этой земли? Какъ это странно! Ядъ уже скользитъ по его венамъ, пролагаетъ себѣ дорогу по голубымъ жилкамъ; вотъ сейчасъ начнутся у него судороги, сейчасъ ляжетъ онъ здѣсь недвижимо.