Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Человѣку этому, казалось, мало было дѣла до того, чтобы сбыть свой товаръ. Когда мы подошли къ его прилавку, онъ всталъ, но не сказалъ ни слова и стоялъ совершенно спокойно. Я долго рылся въ его палкахъ и нисколько не торопился; когда я спросилъ его о цѣнѣ, то онъ далъ мнѣ короткій ясный отвѣтъ по-русски и снова замолкъ. Когда я заплатилъ, онъ не поблагодарилъ по-русски, а сказалъ что-то на другомъ языкѣ и кивнулъ головой. Все время онъ продолжалъ стоять, и мы видѣли, что онъ сѣлъ тогда, когда мы отошли.

Намъ хочется купить плэды, потому что высоко въ горахъ будетъ навѣрно холодно, а у насъ нѣтъ съ собою почти никакихъ теплыхъ вещей. Нашъ полковникъ, говорящій по-французски и по-нѣмецки, идетъ съ нами. Скоро мы находимъ магазинъ, гдѣ продаются плэды; хотя полковникъ также чужой въ городѣ, но для него нетрудно повсюду найти настоящій путь.

Намъ предлагаютъ скучные, европейскія плэды разныхъ сортовъ, но мы отвергаемъ ихъ всѣ. Наконецъ, находимъ мы пару мягкихъ съ большимъ начесомъ шерстяныхъ одѣялъ, восхитительнѣе которыхъ трудно было бы что-либо придумать. Что они стоятъ? Голубоглазый человѣкъ въ черной шелковой курткѣ стоитъ за прилавкомъ, взглядываетъ на разцѣночный листъ и отвѣчаетъ: восемнадцать рублей.

Разумѣется, за оба, объясняетъ намъ полковникъ. Восемнадцать рублей за оба одѣяла!

Но голубоглазый человѣкъ понимаетъ по-нѣмецки, можетъ быть, онъ даже нѣмецъ, и отвѣчаетъ: нѣтъ восемнадцать рублей за штуку.

Полковникъ зналъ это, разумѣется, съ самаго начала, но тѣмъ не менѣе представляется очень изумленнымъ. Онъ вытаскиваетъ свое пенснэ, надѣваетъ его на носъ, глядитъ на одѣяла, затѣмъ на купца, и никакъ не можетъ оправиться отъ испуга, почему не произноситъ ни слова. Купецъ смотритъ на полковника, и такъ стоятъ оба нѣсколько минутъ.

Купецъ сдается первымъ, онъ говоритъ: да, восемнадцать рублей за штуку. При этомъ онъ развертываетъ одѣяла и начинаетъ толковать о цвѣтѣ, сортѣ шерсти, качествѣ товара. Разумѣется, мы видимъ передъ собою не заурядныя одѣяла, должны же мы это понять…

Но полковникъ, не говоря ни слова, отодвигаетъ одѣяла и дѣлаетъ видъ, что хочетъ уйти. Мы слѣдуемъ за нимъ. Тогда полковникъ оборачивается и говоритъ: послушайте, послѣднее слово — сколько вы хотите за одѣяла?

Купецъ отвѣчаетъ: тридцать шесть рублей и снова принимается за свои объясненія. Тогда полковникъ говоритъ по-французски, что врядъ ли получимъ мы одѣяла дешевле.

Да, это совершенно невозможно продать ихъ дешевле, говоритъ намъ нѣмецъ, который, статься можетъ, вовсе не нѣмецъ, а французъ.

Полковникъ спорить съ нимъ еще нѣкоторое время, но напрасно; одѣяла завернуты, и я собираюсь платить. Когда я пересчитываю свои ассигнаціи и дохожу до тридцати четырехъ, полковникъ вдругъ восклицаетъ: будетъ! Онъ подаетъ купцу деньги и говоритъ, что онъ не получитъ ни копейки болѣе. Купецъ кривляется и не беретъ денегъ.

Ладно, тогда вы можете оставить себѣ одѣяла, говоритъ полковникъ. Въ то же время онъ суетъ мнѣ подъ мышку громадный свертокъ и указываетъ на дверь, при чемъ бросаетъ ассигнаціи на столъ и выходитъ за нами слѣдомъ на улицу.

Наполовину безсонная ночь въ обществѣ кавказской лихорадки и кавказскихъ клоповъ. Въ половинѣ четвертаго я просыпаюсь и встаю. Еще темно, но фруктовыя и табачныя лавочки напротивъ, по ту сторону улицы, освѣщены по обыкновенію. Я слышу, что гдѣ-то въ домѣ звонятъ. Итакъ, не черезчуръ рано для того, чтобы позвонить, думаю я и хватаюсь за шнурокъ. Никто не идетъ. Я снова звоню, а пока ложусь на открытое окно, смотрю на улицу и жду. Никто не идетъ. Я звоню тогда еще разъ. Шесть разъ пришлось намъ звонить, чтобъ получить свои башмаки и что-нибудь позавтракать.

Дѣйствительно, нашъ молоканинъ останавливается подъ нашими окнами въ половинѣ пятаго. Онъ говоритъ минутку съ швейцаромъ и снова отъѣзжаетъ. Мы сходимъ внизъ и ловимъ швейцара, но не можемъ, понятно, объясниться съ нимъ ни на одномъ языкѣ и сами не понимаемъ ни слова изъ того, что онъ говоритъ намъ. Уже пять часовъ.

Молоканинъ катитъ опять мимо гостиницы; но, когда я преспокойно приподнимаю свой багажъ, чтобы уложить его въ экипажъ, его снова самымъ любезнымъ образомъ снимаютъ и уносятъ въ гостиницу. Мы никакъ не можемъ постичь столь изумительнаго поступка; такъ же мало понимаемъ мы и изъ того, что тамъ болтаютъ кучеръ и швейцаръ. Въ концѣ-концовъ мы приходимъ къ убѣжденію, что въ гостиницѣ задерживаютъ нашу поклажу потому, что мы еще не уплатили по счету. Тогда я возмущаюсь, вхожу въ роль вельможи и произношу по-норвежски пространную, пышную рѣчь, изобилующую многими звучными словами. Я забываю, что мы миссіонеры, вынимаю свой бумажникъ, ударяю по немъ рукою и употребляю слово милліоны, что звучитъ по-русски приблизительно такъ же, какъ и по-норвежски, чтобы они могли составить о насъ хоть нѣкоторое представленіе. Когда не помогаетъ и это, начинаю я говорить еще гораздо громче и требую счетъ — подать сюда этотъ жалкій счетъ!

Теперь, когда служители гостиницы убѣждаются, что невозможно что-либо намъ втолковать, рѣшаются они въ виду крайней необходимости разбудитъ нашего вчерашняго переводчика, полковника. Онъ сходитъ внизъ, довольно легко одѣтый, здоровается съ нами и просить извиненія за свой туалетъ. Тогда-то выясняется, что нашему отъѣзду препятствуетъ полиція. Въ окрестностяхъ появилась эпидемія на лошадей, и наша четверка должна предварительно подвергнуться осмотру. Полиція послала повѣстку нашему кучеру еще вчера, поздно вечеромъ.

Опять премиленькая исторія.

Когда же намъ можно будетъ ѣхать?

Такъ, около полудня.

Но тогда вѣдь намъ невозможно до ночи добраться до извѣстной станціи въ горахъ.

Нашъ полковникъ ломаетъ себѣ голову и, потолковавъ довольно долго со швейцаромъ и кучеромъ, рѣшаетъ, что намъ нужно отправиться на квартиру къ полиціймейстеру и обратиться къ нему приватнымъ образомъ. Я долженъ буду переслать ему свой паспортъ и визитную карточку, а одинъ изъ слугъ гостиницы долженъ отправиться съ нами, чтобы попробовать смягчить его, гарантируя, что лошади совершенно здоровы.

Теперь дѣло въ томъ, чтобы разыскать мои визитныя карточки. Мы обыскиваемъ нашъ сундукъ, и при этомъ, къ сожалѣнію, всѣмъ присутствующимъ ясно, что въ немъ не однѣ только Библіи. Но моихъ визитныхъ карточекъ нигдѣ не находится. Гдѣ могутъ онѣ быть? У меня была ихъ цѣлая коробочка, такъ какъ я никогда ихъ не употребляю. Онѣ, вѣроятно, попали между вещами, которыя мы оставили въ Гельсингфорсѣ. Вмѣсто моей собственной мы случайно находимъ карточку музыканта Зибеліуса, карточку Альберта Эдельфедьдта, Венцеля Хагельштама и госпожи Маріи Хагельштамъ; полковникъ выбираетъ карточку Венцеля Хагельштама и думаетъ, что дѣло обойдется. Мы боимся, что имя на карточкѣ слишкомъ мало походитъ на имя въ паспортѣ, но полковникъ возражаетъ, что такъ рано утромъ никто и не подумаетъ ихъ сравнивать.