Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Счастливаго пути! Не забывайте вѣжливо кланяться, когда пріѣзжаете, или уѣзжаете. Таковъ обычай повсюду на свѣтѣ.

Онъ вспыхнулъ, какъ огонь, и въ смущеніи схватился за шляпу.

Потомъ онъ уѣхалъ…

Разъ на конкѣ въ Мюнхенѣ случилось мнѣ видѣть англичанина, вѣроятно, художника, живописца, — онъ желалъ взойти на верхнюю площадку. Мы быстро катимъ внизъ по улицѣ и едва не переѣзжаемъ ребенка, маленькую дѣвочку, она падаетъ, попадаетъ подъ лошадей, онѣ наступаютъ на нее и ушибаютъ ее, но намъ счастливо удается вытащить ее живою. Въ теченіе всего этого происшествія британецъ стоитъ и покуриваетъ свою трубку. Когда все готово, и кучеръ еще на мгновеніе замедляетъ отъѣздъ, британецъ съ досадой смотритъ на часы. Каждый изъ насъ бросаетъ на него взоръ, но мы для него словно воздухъ. Онъ требуетъ на своемъ изумительномъ англо-германскомъ нарѣчіи деньги обратно. Онъ желаетъ выйти. Ему дѣла нѣтъ до того, что переѣхали ребенка. Одинъ изъ пассажировъ подаетъ ему заплаченную имъ сумму. Онъ бросаетъ на пассажира равнодушный взоръ, медленно и невозмутимо отводитъ отъ него глаза и не беретъ денегъ. Онъ неуязвимъ противъ негодованія, которое все разгорается въ окружающихъ, и эта стойкость навѣрно заслужила бы ему одобреніе всѣхъ его соотечественниковъ: такъ и должно, всегда будь стоекъ, Джонъ! Онъ остался стоять на конкѣ вплоть до мѣста своего назначенія.

Часто бываетъ хорошо, даже лучше, если при катастрофѣ не присутствуетъ черезчуръ много народу. Но, кажется, никому не запрещается забыть при видѣ ея свою трубку, вѣдь смотрятъ всѣ, и всякій словно толчокъ получаетъ въ сердце.

Если бы я былъ королемъ Англіи, то шепнулъ бы на ухо своему народу одинъ маленькій совѣтъ, и мои народъ сталъ бы лучшимъ народомъ на свѣтѣ…

Экипажъ, проѣхавшій вчера мимо насъ, нагоняетъ насъ здѣсь. Русское семейство обѣдаетъ, даетъ лошадямъ вздохнуть всего три четверти часа и хочетъ ѣхать дальше.

Вдругъ подъѣзжаетъ со своимъ экипажемъ и Карнѣй и желаетъ ѣхать одновременно.

Отъ четырехъ часовъ, потребованныхъ Карнѣемъ, осталось еще три четверти часа; но теперь Карнѣй готовъ на уступки, онъ желаетъ именно теперь воспользоваться случаемъ ѣхать въ обществѣ. Онъ останавливается позади другого экипажа и киваетъ намъ. Мы предоставляемъ ему манить насъ, сколько угодно. Онъ начинаетъ звать, браниться, посылаетъ даже къ намъ русскаго, чтобы переговорить съ нами на европейскихъ языкахъ и увезти насъ отсюда. Мы остаемся непоколебимы.

Русскіе уѣзжаютъ.

Карнѣй стоитъ, смотритъ вслѣдъ уѣзжающему экипажу и ругаетъ насъ, словно бѣшенный. Мы предоставляемъ ему браниться. Карнѣй упрямецъ: не дай мы ему четырехъ часовъ отдыха, онъ самъ бы устроилъ ихъ себѣ, но такъ какъ мы дали ему свое согласіе, то онъ не пожелалъ ими воспользоваться. Однако, если онъ ожидалъ прибавки платы за то, чтобы не ѣхать въ облакѣ пыли, поднимаемомъ переднимъ экипажемъ, то очень обманулся. Прибавки не суждено ему было получить, ибо онъ всю дорогу угощалъ насъ своимъ упрямствомъ.

Мы мучимъ, однако, Карнѣя не болѣе получаса, потомъ садимся въ экипажъ. Карнѣй золъ, ворчитъ и ѣдетъ очень быстро, словно желая, на зло намъ, догнать передній экипажъ. Мы дозволяемъ ему такъ ѣхать. Насколько мы знаемъ своего Карнѣя, ему скоро надоѣстъ такъ гнать своихъ лошадей.

Мы ѣдемъ по обширнымъ плоскостямъ и видимъ, какъ разстилается передъ нами среди зелени длинная, желтая дорога. Черезъ нѣсколько времени дорога идетъ по полямъ маиса. Мы теперь на высотѣ Тифлиса, приблизительно 450 метровъ надъ уровнемъ моря; отсюда начинается ровная дорога. Земля здѣсь плодородна: маисъ, которому, по старой поговоркѣ, нужно сто дней тепла, созрѣваетъ хорошо. Вдоль дороги стоятъ пирамидальные тополи, ивы и дикія фруктовыя деревья; холмы понижаются; передъ нами въ отдаленіи голубоватыя горы, но и онѣ кажутся высокими.

У одного водопоя Карнѣй слѣзаетъ съ козелъ, оглядываетъ поодиночкѣ каждую лошадь и льетъ имъ на головы воду. Онъ снова пріобрѣтаетъ свою молоканскую осторожность, когда видитъ, что его усиленная ѣзда не возбуждаетъ нашего протеста, и съ этой минуты начинаетъ ѣхать такъ же спокойно, какъ и прежде. Это и необходимо, потому что жара ужасная, мы должны держать руки подъ кожанымъ фартукомъ экипажа, а то солнце жжетъ насъ сквозь перчатки.

Въ отдаленіи видна крѣпость съ огромными башнями, а дальше все луга да пашни, тамъ и сямъ пара деревьевъ, маленькіе грузинскіе кирпичные и глиняные домики и пашущіе быки.

Раза два встрѣчаемъ мы экипажи, крытые парусиной и запряженные буйволами, лѣниво шагающими впередъ. Въ экипажахъ сидятъ и лежатъ люди совсѣмъ иного типа: это красновато-коричневыя лица кочующихъ цыганъ. Въ одной телѣгѣ сидятъ ихъ десятеро; красивая молодая дѣвушка въ красномъ платкѣ чинно сидитъ тамъ же и, смѣясь, показываетъ намъ свои бѣлые зубы.

Мы подъѣзжаемъ къ громадной развалинѣ городка изъ камня и глины, — это цѣлый хаосъ обрушившихся стѣнъ. Стѣны растрескались, но нѣкоторыя возвышаются еще метровъ на пятьдесятъ: два изъ многочисленныхъ обломковъ, кажется, каждую минуту собираются рухнуть. Быть можетъ, это одинъ изъ многочисленныхъ замковъ царицы Тамары, разбросанныхъ кругомъ по Грузіи и Кавказу. Минуту спустя подъѣзжаемъ мы къ двумъ зданіямъ, похожимъ на храмы, они окружены множествомъ человѣческихъ жилищъ; это монастырь и церковь; они лежатъ вправо и влѣво отъ дороги; оба зданія очень сходны между собою своимъ стариннымъ видомъ. Многочисленные дома вокругъ не подходятъ къ нимъ, все это современныя постройки, нѣкоторыя въ два этажа со ставнями и черепичными кровлями, какая-то скучная, глупая, безцѣльная смѣсь.

Мы приближаемся съ большому мѣстечку, которое видѣли издали. Это не руина, но цѣлый рядъ зданій, изъ которыхъ одни круглы, другія четвероугольны, съ громаднымъ главнымъ крыломъ, которое также кругло и похоже на крѣпость Св. Ангела въ Римѣ. Крѣпость хорошо сохранилась, она обитаема и называется Анна-Цикебургъ; это самая древняя княжеская резиденція въ странѣ. Какъ мы слышали, она обращена теперь въ монастырь, но больше ничего не знаемъ о ней.

Мы проѣзжаемъ мимо пыльной мельницы… Она приводится въ движеніе не паромъ и не лошадьми, а человѣческой силой. По обѣимъ сторонамъ громадной пилы стоитъ по два человѣка, и распиливаютъ доски. Они босоноги и съ головы до ногъ одѣты въ красную фланель. По своему виду и вѣчному движенію тѣла взадъ и впередъ похожи они на деревянныхъ куколъ, окрашенныхъ въ красный цвѣтъ.

Наконецъ доѣзжаемъ мы до станціи Мцхетъ.

Здѣсь Карнѣй дѣлаетъ послѣднюю попытку извлечь изъ насъ хоть маленькую выгоду; онъ оборачивается на козлахъ и предлагаетъ намъ доѣхать отсюда до Тифлиса по желѣзной дорогѣ. Намъ нужно, такимъ образомъ, поѣхать въ городъ, подняться вверхъ на станцію, лежащую нѣсколько поодаль отъ него, потомъ ждать поѣзда, мучиться по жарѣ съ сундуками и прочими вещами, потомъ вновь брать билеты, — я снова натягиваю Карнѣю носъ и произношу рѣшающее слово: Тифлисъ. Карнѣй ворчитъ, злится и снова принимается ѣхать поскорѣе.