Эмиль Золя - Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана

И целых три недели влюбленные жили в полном согласии. Нана казалось, что она возвратилась к началу своей карьеры, к тем временам, когда ее так радовало первое шелковое платье. Она редко выходила из дому, разыгрывая из себя любительницу уединения и простоты. Как-то утром, в ранний час, она сама отправилась на рынок Ларошфуко купить рыбы и застыла на месте, столкнувшись со своим бывшим придворным парикмахером Франсисом. Как всегда, он имел чрезвычайно корректный вид, щеголял в безупречно сшитом сюртуке, в сорочке тончайшего полотна, и Нана было очень стыдно, что он встретил ее на улице в капоте, растрепанную, в домашних шлепанцах. Но у него хватило такта держаться с преувеличенной вежливостью. Он не позволил себе ни одного вопроса, притворяясь, будто верит, что она уезжала путешествовать. Ах, если бы мадам Нана знала, как все огорчились, когда она отправилась в путешествие! Такая потеря для всех! В конце концов у Нана разгорелось любопытство, смущение рассеялось, и она принялась расспрашивать парикмахера. Их толкали прохожие, она увела своего собеседника в подворотню и встала перед ним с корзиночкой в руке. Так что ж говорят о ее бегстве? Ах, боже мой! Дамы, которых он причесывает на дому, толкуют — одни то, другие — другое, а, в общем, шум поднялся ужасный, — словом, подлинный успех! А Штейнер? Г-н Штейнер совсем опустился и может кончить очень плохо, если не придумает какого-нибудь нового трюка. А Дагне? О, у г-на Дагне дела идут превосходно, этот умеет устраиваться. Нана, в которой заговорили воспоминания, открыла было рот, желая продолжить расспросы, но вдруг осеклась, не решаясь произнести имя Мюффа. Франсис, улыбаясь, сам заговорил о графе. Сообщил, что на графа просто жалко было смотреть, так он мучился после отъезда Нана, бродил как неприкаянный повсюду, где прежде она бывала. И как-то раз его встретил г-н Миньон и повел к себе. Нана приняла эту новость с громким, но деланным смехом.

— Ах, так он теперь с Розой? — сказала она. — Ну что ж! Знаете, Франсис, мне наплевать. Но что за лицемер! До того разлакомился, что неделю не может попостничать! А ведь клялся, что после меня ни на одну женщину не посмотрит.

В глубине души она была взбешена.

— А ну их! Пусть Роза пользуется моими объедками. Нечего сказать, отхватила молодца. О-о! Я прекрасно понимаю: она решила отомстить мне за то, что я отбила у нее этого скота Штейнера. Очень красиво заманивать к себе мужчину, которого я выгнала.

— А господин Миньон рассказывает совсем другое, — заметил парикмахер. — По его словам, граф Мюффа сам вас выгнал… Да еще как выгнал! Пинком под зад!

Нана сразу побледнела как полотно.

— Что? Что такое? — крикнула она. — Пинком под зад? Ах они мерзавцы! Милый мой, да ведь я спустила с лестницы этого рогача! Вот именно рогача. Вы, может, не знаете, — ведь он рогоносец, жена ему с каждым встречным и поперечным изменяет, даже с этой сволочью Фошри. А Миньон-то хорош! Шляется по бульварам, ловит мужчин для своей жены, потому что она сущая мартышка и до того худа, что никто ее не хочет!.. Ах, какие мерзкие люди. Нет, подумать только, какие мерзкие людишки!

От волнения у нее перехватило горло. Отдышавшись, она продолжала:

— Так, значит, вот они что говорят?.. Ну, погодите! Я с ними потолкую, Франсис, миленький мой!.. Хочешь, пойдем к ним вместе со мной? Да, да, пойдем сейчас же, сию минуту. Посмотрим, хватит ли у них нахальства врать насчет пинка под зад… Пинок? Сроду я ни от кого пинков не видала. И не увижу! Никто меня и пальцем не посмеет тронуть. Да я на клочки растерзаю такого негодяя.

Но вдруг она успокоилась. Ну их в конце концов. Пусть себе болтают что хотят, наплевать на них. Кто они такие? В подметки ей не годятся. С ними связываться — только себя пачкать. Совесть у нее чиста, вот что главное! А Франсис, видя Нана в неряшливом капоте, слушая ее душевные излияния, стал держаться за панибрата и на прощанье позволил себе дать совет. Напрасно она всем пожертвовала ради увлечения: увлечения портят жизнь. Нана слушала понурившись, а Франсис говорил с сокрушенным видом знатока, которому горько видеть, что такая красотка не знает себе цены.

— Уж это мое дело, — сказала Нана под конец. — А все-таки спасибо тебе, миленький.

Она пожала Франсису руку, как всегда немного сальную, несмотря на его безупречную элегантность, и отправилась за рыбой. Целый день сплетня о пинке под зад не выходила у нее из головы. Она все пересказала Фонтану, повторив и ему, что, как женщина решительная, не позволит тронуть себя пальцем. Фонтан тоном превосходства заявил, что все светские люди ужасные хамы и достойны презрения. И Нана сразу прониклась к ним непритворным презрением.

В тот вечер они пошли в Буфф посмотреть молоденькую дебютантку, знакомую Фонтана, получившую крохотную рольку строчек в десять. Было уже около часа ночи, когда они, возвращаясь из театра, дошли пешком до Монмартра. На улице Шоссе д’Антен они купили кофейный торт и дома решили съесть его в постели, потому что в спальне было холодно, а растапливать камин не хотелось.

Они сидели рядом, укрывшись по пояс одеялом, положив под спину подушки, и ужинали, рассуждая о дебютантке. Нана находила, что у нее «ни кожи, ни рожи и никакого шику». Фонтан, возлежавший с краю, передавал куски торта, разложенные на ночном столике между подсвечником и спичками. Но под конец они поссорились.

— Да чего уж тут говорить! — кричала Нана. — Глаза — щелки, а волосы как пакля!

— Молчи ты! — возмущался Фонтан. — Великолепная шевелюра, огненные глаза!.. Удивительное дело, женщины готовы перегрызть друг другу глотку!

У него был крайне обиженный вид.

— Ну, хватит, заткнись! — грубо сказал он наконец. — Терпеть не могу, когда спорят. Давай лучше спать, от беды подальше.

И задул свечу. Нана, все еще злясь, не унималась: она не позволит говорить с собой таким тоном, она привыкла, чтобы с ней обращались уважительно. Он не отвечал, и ей пришлось замолчать. Но заснуть она не могла и все время ворочалась с боку на бок.

— Черт тебя подери! Скоро ты перестанешь вертеться? — воскликнул вдруг Фонтан, рывком приподнявшись на постели.

— Я же не виновата, здесь крошки, — сухо ответила она.

В самом деле, на простыне были крошки. Нана чувствовала их спиной, ягодицами, они были повсюду, кололи как булавками. От одной-единственной крошки у Нана поднимался зуд, и она могла чесаться до крови. Как это можно есть в постели торт и не вытряхнуть одеяло! Фонтан молча, с холодной злобой зажег свечу. Они встали и босиком, в одних рубашках принялись сметать ладонями крошки с простыни. Дрожа от холода, Фонтан снова забрался в постель, посылая Нана ко всем чертям, так как она велела ему хорошенько вытереть ноги. Наконец она легла, но, как только вытянулась под одеялом, снова стала ворочаться — в постели еще остались крошки.