Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Съ двумя-тремя эскизами, подаренными ей ея жильцами — съ нѣсколькими рѣдкими бездѣлушками, изъ сосѣдней Уардарской улицы [19] Гдѣ много лавокъ съ древностями, рѣдкостями, картинами. Пр. перев. , подарёнными ей другими ея друзьями — съ мебелью, гладко выполированной маленькая гостиная Сестрицы была превесёленькимъ мѣстечкомъ и принимала не мало гостей. Она позволяла пaпа куритъ трубку.

— Это препровожденіе времени для него, говорила она. — Человѣкъ не можетъ дѣлать вреда, когда куритъ трубку.

Филю она позволяла курить сигары, Филю позволялось всё, говорили другіе посѣтители, увѣряя, будто они ревнуютъ къ Филиппу Фирмину. Книгъ у Сестрицы было немного.

— Когда я была дѣвочкой, я всё читала романы, говорила она:- но это такой вздоръ! Вотъ мистеръ Пенденнисъ приходитъ навѣщать мистера Ридли. Я удивляюсь, какъ женатый человѣкъ можетъ писать о любви и о тому подобныхъ пустякахъ.

И дѣйствительно, пожилымъ пальцамъ нелѣпо брянчать лукомъ и стрѣлами Купидона. Вчера прошло — да, но мы помнимъ о нёмъ очень хорошо, и мы тѣмъ болѣе думаемъ о нимъ сегодня, что, какъ намъ извѣстно, завтра немного намъ принесётъ.

Въ гостиную мистриссъ Брандонъ входилъ иногда по вечерамъ старый отецъ мистера Ридли и раздѣлялъ скромный ужинъ мистриссъ Брандонъ и капитана. Простой и домашній ужинъ почти вывелся теперь изъ употребленія, но въ былое время онъ собиралъ много семействъ вокругъ своихъ гостепріимныхъ яствъ. Маленькій скромный поднось съ ужиномъ — маленькая тихая болтовня — маленькая рюмка, развеселявшая, но никогда не нагонявшая опьяненіе. Я вижу дружескія лица, улыбающіяся вокругъ стола въ періодъ не очень давно минувшій, но какой отдалённый! Желалъ бы я знать, есть ли еще теперь старина и старушки въ старыхъ кварталахъ старыхъ провинціальныхъ городовъ, пріѣзжавшіе другъ къ другъ въ портшезахъ въ шесть часовъ и игравшіе въ карты до ужина? По вечерамъ Гидли и капитанъ торжественно игрывали въ криббэджъ, а Сестрица приготовляла какой-нибудь вкусный напитокъ для обоихъ стариковъ. Она любила, когда приходятъ мистеръ Ридли, потому что онъ всегда такъ почтительно обращался съ ея отцомъ и вёлъ себѣ какъ настоящій джентльмэнъ. А мистриссъ Ридли и супруга мистера Ридли, не была ли признательна Сестрицѣ за то, что она ухаживала за ея сыномъ во время его болѣзни? По своими связямъ они успѣли доставить мистриссъ Брандонъ много драгоцѣнныхъ друзей; и мнѣ всегда было пріятно провести вечеръ съ капитаномъ; они были такъ вѣжливы къ нему, какъ если бы онъ находился на самой вершинѣ благоденствія и богатства. Моё собственное мнѣніе о старомъ капитанѣ было таково, что онъ былъ самый ничтожный старый капитанъ и разорился очень кстати, потому что послѣ того жилъ въ большомъ уваженіи и почотѣ, и всегда съ достаточнымъ количествомъ уиски. Уваженіе стараго мистера Ридли въ ея отцу чрезвычайно утѣшало Сестрицу. Ридли любилъ, чтобы ему читали газету. Онъ не очень былъ силёнъ въ печатномъ, и до конца жизни много словъ, встрѣчающихся въ газетахъ и журналахъ, очень затрудняли добраго буфетчика. Сестрица писала ему счоты для его жильцовъ (мистеръ Ридли, также какъ и дочь капитана, старались увеличить свой небольшой доходъ, отдавая въ наймы квартиры), или самъ капитанъ бралъ на себя эти документы; онъ писалъ красивымъ купеческимъ почеркомъ, теперь уже нѣсколько дрожавшимъ, но всё-таки съ великолѣпными прописными буквами. Когда сынъ Ридли былъ мальчикомъ, онъ приготовлялъ эти счоты, которые ни отецъ его, ни мать не умѣли написать.

— Насъ въ молодости не многому учили, мистеръ Ганнъ, замѣчалъ Ридли своему другу: — людей моего званія не учили книжной премудрости. Она, разумѣется, была необходима и прилична для васъ, джэльтмэновъ, сэръ.

— Разумѣется, мистеръ Ридли, отвѣчалъ другой ветеранъ, чванно куря трубку.

— Но я не могу теперь проситъ моего сына Джона Джэмса вести счотъ отца, какъ онъ дѣлывалъ это прежде, а со стороны вашей и мистриссъ Брандонъ это доказываетъ истинную дружбу. Я цѣню это, сэръ, и мой сынъ Джимъ Джэмсъ цѣнить это, сэръ.

Мистеръ Ридли находился въ услуженіи джентльмэновъ de la bonne école. Ни одинъ вельможа не могъ быть вежливѣе и важнѣе его. Въ обращеніи мистера Ганна было болѣе юмористической шутливости, которая, однако, нисколько не уменьшала аристократическихъ манеръ капитана. По мѣрѣ того, какъ короткость его съ мистеромъ Ридли увеличивалась, онъ дѣлался величавѣе и важнѣе. Мнѣ кажется, оба эти добрые старичка имѣли одинъ на другого полезное вліяніе, и я надѣюсь, что мнѣніе Ридли было справедливо что мистеръ Ганнъ всегда занималъ роль джентльмэна. Видѣть вмѣстѣ обоихъ этихъ добрыхъ старикашекъ было зрѣлищемъ поучительнымъ. Стаканы ихъ чокались за столомъ. Дружба ихъ служила утѣшеніемъ и имъ самимъ и ихъ семействамъ. Небольшое денежное дѣло разъ возбудило охлажденіе между обоими стариками, но Сестрица уплатила спорный счотъ за своего отца и за Ридли; никогда уже не было рѣчи между ними о денежныхъ займахъ, а когда они отправлялись въ клубъ «Адмирала Бинга», каждый платилъ за себя,

Филь часто слышалъ о ночныхъ митингахъ въ «Головѣ адмирала Бинга» и ему очень хотѣлось побивать въ этой компаніи. Но даже, когда онъ видѣлъ старыхъ джентльмэновъ въ гостиной Сестрицы, они смутно чувствовали, что онъ подшучиваетъ надъ ними. Капитанъ не могъ бы хвастаться такъ свободно, если бы Филь постоянно наблюдалъ за нимъ.

— Я имѣлъ честь служить вашему достойному батюшкѣ за столомъ мистера Тодмордена. Нашъ маленькій клубъ не мѣсто для васъ и для моего сына, хотя онъ добрый сынъ и мать его и я гордимся имъ; онъ никогда васъ не огорчалъ съ тѣхъ поръ, какъ выросъ, кромѣ того, когда бывалъ боленъ, съ признательностью и положа руку на сердце говорю я. Но то, что годится для меня и мистера Ганна, не годится для васъ, молодые господа. Вы не лавочникъ, сэръ, или я очень ошибаюсь, но мнѣ всегда казалось, что Рингуды одна изъ лучшихъ фамилій въ Англіи, и Фирмины также.

Отъ этого упрёка Филь покраснѣлъ и со стыдомъ повѣсилъ голову.

— Мистеръ Ридли, сказалъ онъ:- вы увидите, что и не стану приходить туда, гдѣ меня не захотятъ видѣть; а если я приду надоѣдать вамъ аъ «Головѣ адмирала Бинга», пусть меня выведутъ на ютъ и разстрѣляютъ, какъ его.

Мистеръ Ридли объявилъ, что Филиппъ «самый странный, самый эксцентрическій молодой человѣкъ. Доброе сердце, сэръ. Очень щедро помогаетъ несчастнымъ; прекрасно образованъ, сэръ, но я боюсь — я боюсь, что его не доведутъ до добра, мистеръ Ганнъ — не при васъ будь сказано, мистриссъ Брандонъ, а то вѣдь вы всегда за него заступаетесь».

Когда Филиппъ Фирминъ выкуритъ, бывало, трубку и поговоритъ съ Сестрицей въ ея гостиной, онъ отправляется выкурить вторую, третью, десятую трубку въ мастерской Ридли. Онъ просиживалъ по цѣлымъ часамъ передъ мольбертомъ Джона Джэмса, болтая о политикѣ, о религіи, о поэзіи, о женщинахъ, объ ужасномъ эгоизмѣ и низости мірской; онъ также неутомимо болталъ и лѣнился, какъ неутомимо Джонъ Джэмсъ слушалъ и работалъ. Живописецъ слишкомъ былъ занятъ цѣлую жизнь своимъ мольбертомъ, чтобы читать много книгъ. Онъ часто стыдился своего невѣжества въ литературѣ; онъ питалъ восторгъ къ писателямъ и къ молодымъ людямъ, воспитывавшимся въ университетѣ, бѣгло цитировавшимъ греческихъ писателей и Горація. Онъ съ уваженіемъ слушалъ разговоръ ихъ о подобныхъ предметахъ, безъ сомнѣнія, набирался отъ нихъ кое-чему; всегда тайно удивлялся и огорчался, Когда воспитанники университета были побиты на аргументахъ, или разговаривали громко и грубо, какъ иногда случалось съ ними.