Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Вы сказали, что Фирминъ здѣсь: — не отецъ, а этотъ негодяй! Мнѣ нужно доктора. Гдѣ докторъ? кричитъ капелланъ, шатаясь и прислоняясь стѣнѣ; потомъ, взглядывая на Филиппа съ налитыми кровью глазами, сіявшими ненавистью, онъ продолжалъ:

— Кому нуженъ ты, желалъ бы я знать? Ужь я довольно наглядѣлся на тебя сегодня. Самохвалъ и грубіянъ! Не гляди на меня такимъ образомъ! я тебя не боюсь — я не боюсь никого.

— Ступайте домой, ступайте домой, вотъ это будетъ лучше, сказала хозяйка.

— Поглядите-ка сюда Филиппъ! Вы даёте честное слово, что вашего отца нѣтъ здѣсь? Экій хитрый старикашка этотъ Бруммель Фирминъ. Филиппъ, дайте мнѣ вашу руку. Послушайте — особенно важное дѣло. Послѣ обѣда я пошолъ, знаете — rouge gagne et couleur — всё до-чиста проигралъ, проигрался до-чиста, честное слово джентльмэна и магистра философіи Кэмбриджскаго университета, какъ и вашъ отецъ — нѣтъ онъ пошолъ въ доктора! Филиппъ, дайте-ка намъ пять совереновъ: мы опять попробуемъ счастья. Какъ! вы не хотите? Это низость я говорю. Не дѣлайте же низостей.

— Вотъ вамъ пять шиллинговъ, ступайте и наймите извощика. Приведите для него извощика, Виргиліо! говоритъ хозяйка дома.

— Этого не довольно, моя милая! кричитъ капелланъ, подходя къ мистриссъ Брандонъ съ такимъ взглядомъ и съ такимъ видомъ, что Филиппъ, задыхаясь отъ гнѣва, бросается, схватываетъ Гёнта за воротъ и кричитъ:

— Подлый негодяй! такъ какъ это не мой домъ, я могу вышвырнутъ тебя отсюда!

И въ одинъ мигъ онъ вытащилъ Гёнта изъ передней и столкнулъ его съ лѣстницы прямо въ канаву.

— На улицѣ дерутся, спокойно говоритъ Розбёри, смотря сверху. — Какой-то пьяный полетѣлъ въ канаву, нашъ пылкій другъ вышвырнулъ его.

Гёнтъ черезъ минуту приподнялся, сѣлъ и вытаращилъ глаза на Филиппа. Онъ не ушибся. Можетъ быть потрясеніе протрезвило его. Онъ думаетъ, вѣроятно, что Филиппъ опять его ударитъ.

— Не давай рукамъ воли, побочный сынъ! закричалъ распростертый негодяй.

— О Филиппъ, Филиппъ! Онъ съ ума сошолъ, онъ пьянъ, кричитъ Сестрица, выбѣжавъ на улицу.

Она обвила Филиппа руками.

— Не обращай на него вниманія милый — онъ сошолъ съ ума! Полисмэнъ! этотъ господинъ слишкомъ много выпилъ. Пойдёмте, Филиппъ, пойдёмте!

Она увела его въ свою комнатку. Ей поправилась храбрость юноши; ей нравилось, что онъ такъ мужественно, побѣдоносно защитилъ её отъ ея врага.

— Какъ вы свирѣпо смотрите! Какой вы храбрый! какой вы сильный Но этотъ негодяй не достоинъ сражаться съ вами.

И она взяла своею маленькою ручкой его руку, мускулы которой всѣ дрожали отъ недавней схватки.

— Зачѣмъ этотъ мерзавецъ назвалъ меня побочнымъ сыномъ, сказалъ Филиппъ и дикіе, голубые глаза его сверкали свирѣпѣе обыкновеннаго.

— Это вздоръ, дружокъ! Кто можетъ обращать вниманія на слова такого скота? Онъ всегда ужасно выражается; онъ не джентльмэнъ. Онъ былъ уже пьянъ сегодня утромъ, когда былъ у меня. Кому какое дѣло до того, что онъ говоритъ? Онъ самъ завтра не будетъ помнить что онъ сказалъ. Но какъ былъ добръ мой Филиппъ, что заступился за свою бѣдную сидѣлку! Точно какъ въ романѣ. Пойдёмте ко мнѣ, я сдѣлаю вамъ чаю. Не ходите больше курить, съ васъ довольно. Пойдёмте и поговорите со мною.

И какъ мать, съ кроткимъ и благочестивымъ личикомъ, она ласкаетъ его, наблюдаетъ за нимъ, она наливаетъ ему чай; она говоритъ — говоритъ и о томъ и о другомъ. Удивительно, какъ она болтаетъ, когда вообще она довольно молчалива. Она не хочетъ видѣть глазъ Филиппа, которые слѣдуютъ за нею очень странно и свирѣпо. А когда онъ опять забормоталъ: «Что онъ хотѣлъ сказать…» Она перебила его:

— Какой вы сердитый! Вы всегда не въ духѣ, вамъ не можетъ быть весело безъ вашей сигары. Вотъ вамъ, да какая чудесная! Папа принёсъ ее изъ клуба. Ему подарилъ шкиперъ какого-то китайскаго корабля. Вамъ надо закурить её съ маленькаго конца. Вотъ!

И еслибы я могъ нарисовать картину, представляющуюся моему воображенію, какъ Сестрина зажигала Филю сигару и улыбалась ему какъ маленькая, невинная Делила, ласкавшая юнаго Самсона, я знаю, что картина вышла бы прекрасная. Я желалъ бы, чтобы Ридли нарисовалъ её для меня.

На слѣдующее утро такъ рано, что старая Паррская улица еще не проснулась, у дверей доктора Фирмина позвонили въ ночной колокольчикъ, и когда дверь отворилъ зѣвающій слуга, маленькая женщина, въ сѣромъ платье и чорной шляпкѣ, подала ему записку, говоря, что докторъ долженъ ѣхать сейчасъ. Не опаснѣе ли занемогла лэди Гумандгау, та благородная больная, о которой докторъ говорилъ вчера съ сидѣлкой. Сестрица — это была она — сказала это самое имя лакею, который ушолъ ворча, что долженъ будить барина и отдавать ему записку.

Сидѣлка Брандонъ сидѣла между тѣмъ въ столовой, гдѣ висѣлъ портретъ доктора, и смотрѣла на это мастерское произведеніе до тѣхъ поръ, пока нашествіе служанокъ не выгнало её изъ этой комнаты и она укрылась въ другую, маленькую комнатку, куда былъ вывѣшенъ портретъ мистриссъ Фирминъ.

«Какъ это было похоже на него много и много лѣтъ тому назадъ, думаетъ она. «Этотъ портретъ нѣсколько лучше его, но онъ имѣетъ-то злое выраженіе, которое мнѣ казалось столь чуднымъ, какъ и обѣимъ сестрамъ — они готовы были выцарапать глаза другъ другу изъ ревности. А это портретъ мистриссъ Фирминъ! Вѣрно живописецъ не польстилъ ей, а то мистриссъ Фирминъ не могла быть красавицей».

Докторъ, тихо войдя въ открытую дверь по толстому турецкому ковру, подошелъ къ ней не слышно и нашолъ Сестрицу, смотрящую на портретъ его умершей жены.

— О! это вы. Желала бы я знать, лучше ли вы обращались съ нею, чѣмъ со иной, докторъ Фирминъ? Я думаю вы обманули не её одну. Она, кажется, не очень счастлива, бѣдняжка, сказала Сестрица.

— Что привело васъ сюда такъ рано, Каролина? спросилъ звучнымъ голосомъ докторъ.

Сестрица объяснила ему:

— Вчера, когда вы ушли, пришолъ Гёнтъ. Онъ былъ пьянъ, онъ былъ очень грубъ, Филиппъ не могъ этого перенести. Филиппъ мужественъ, у него горячая кровь. Филиппу, вообразилось, что Гёнтъ оскорбляетъ меня; онъ поднялъ руку — и мистеръ Гёнтъ вылетѣлъ на мостовую. Онъ взбѣсился и назвалъ Филиппа ужаснымъ именемъ…

— Какимъ именемъ? какимъ?

Каролина сказала доктору какъ Гёнтъ назвалъ Филиппа, и если лицо Фирмина обыкновенно казалось зло, то ужь навѣрно не показалось оно ангельскимъ, когда онъ услыхалъ какимъ гнуснымъ именемъ былъ названъ его сынъ.

— Можетъ онъ сдѣлать Филиппу вредъ? продолжала Каролина. — Я думала, что я обязана сказать его отцу. Послушайте, докторъ Фирминъ, я не хочу сдѣлать вредъ моему милому мальчику; но если то, что вы говорили мнѣ вчера, неправда, такъ какъ вѣдь вы не церемонитесь говорить неправду намъ, женщинамъ, если когда вы разыгрывали роль негодяя, думая обмануть бѣдную, невинную шестнадцатилѣтнюю дѣвушку, вы были обмануты сами и я была вашей законною женой? Вотъ вамъ и наказаніе!