Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— О, нѣтъ! отвѣчаетъ дитя. — Я знаю кому вы отдадите ихъ, знаю я: мама? и она отправляется къ своей мамашѣ и шепчется.

Миссъ Нелли знаетъ? Въ какія лѣта эти маленькія свахи начинаютъ догадываться обо всемъ! Эта дѣвочка кажется кокетничала пока еще сидѣла у няни на рукахъ. Прежде чѣмъ она умѣла говорить, она уже гордилась своими новыми красными башмачками и заставляла любоваться своимъ голубымъ кушачномъ.

Для кого Филиппъ сохранитъ придку этихъ рыжихъ кудрей, которыя вьются около его лица? Можете вы угадать? Какого цвѣта волосы въ этомъ маленькомъ медальонѣ, который этотъ джентльмэнъ носитъ на виду? Нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, кажется, блѣдные льняные волосы занимали это почотное мѣсто; теперь каштановые, какъ я вижу, точь-въ-точь такого цвѣта, какъ тѣ, которые вьются вокругъ хорошенькаго личика Шарлотты Бэйнисъ и падаютъ локонами на ея шею, Итакъ видите, мы мѣняемся: лёнъ уступаетъ мѣсто каштану, а каштанъ смѣняется эбеномъ. Это что такое? Не-уже-ли я насмѣхаюсь, потому что Коридонъ и Филлида влюблены и счастливы? Видите, я далъ себѣ слово не заниматься сантиментальнымъ вздоромъ. Описывать любовь безнравственно и нескромно — вы знаете это. Описывать её такъ, какъ она кажется вамъ и мнѣ, постороннимъ зрителямъ, значило бы описывать самый скучный фарсъ, самую однообразную болтовню. Записывать вздохи, пожатіе рукъ и тому подобное — прилично ли достоинству историковъ? Уйдёмъ отъ этихъ сумасбродныхъ молодыхъ людей: мы имъ не нужны; и какъ ни скученъ ихъ фарсъ, какъ ни однообразна ихъ болтовня, вы можете быть увѣрены, что они забавляютъ ихъ и что они довольно счастливы и безъ васъ. Счастливы? Можетъ ли какое-нибудь счастье сравниться съ этимъ, позволите спросить? Не восхитительно ли поджидать посланнаго, схватить записку и наградить подателя? удалиться отъ всѣхъ пытливыхъ глазъ и читать:

«Возлюбленный мой! Насморку мамаши лучше сегодня. Джонсизъ пилъ у насъ чай, а Джулія пѣла. Мнѣ не было весело, такъ-кокъ мой дорогой другъ былъ на этомъ проклятомъ обѣдѣ, гдѣ, я надѣюсь, было ему весело. Напишите мнѣ словечко съ Бёттлесомъ, который отнесётъ эту записку, скажите только, что вы принадлежите нашей Луизѣ» и проч. и проч. Вотъ въ какихъ застѣнчивыхъ строчкахъ безыскусственная невинность шепчетъ свои обѣты. Такъ она улыбается, тамъ она лепечетъ, такъ она болтаетъ. Молодыя люди, занимающіеся этою милою забавою, будьте увѣрены, что ваши родители играли въ такую же игру и помнятъ правила ея. Да, подъ широкимъ жилетомъ папа находится сердце, которое сильно билось, когда станъ его былъ тонокъ. Взгляните на вашу бабушку, въ очкахъ читающую проповѣдь: въ ея старомъ сердцѣ есть уголокъ еще такой романическій, какъ въ то время, когда она читала Шотландскихъ Начальниковъ въ дни своего дѣвичества. А глядя на вашего дѣда, мои милые, вы врядъ ли повѣрите, что этотъ спокойный, милый старичокъ былъ когда-то сумасброденъ… Подъ моими окнами, когда я пишу, проходитъ странствующій цвѣточникъ. Его розы и гераніумъ везётъ на телѣжкѣ четвероногое животное маленькое, съ длинными ушами, возвышающее свой голосъ и распѣвающей по-своему. Когда я былъ молодъ, ослы ревѣли совершенно такимъ образомъ, и другіе будутъ такъ ревѣть, когда мы смолкнемъ и уши наши не будутъ слышать болѣе.

Наши новые друзья жили довольно пріятно въ Булона, гдѣ они нашли товарищей и знакомыхъ, собравшихся изъ разныхъ областей, которыя они посѣщали впродолженіе своей военной карьеры. Мистриссъ Бэйнисъ была командиршей генерала, заказывала ему платье, завязывала ему галстухъ красивымъ бантомъ, давала ему понять сколько онъ долженъ ѣсть и пить за обѣдомъ и объясняла чрезвычайно откровенно, что это или то блюдо было нездорово для него. Если онъ располагалъ иногда съѣсть лишнее, она кричала громко:

— Вспомните, генералъ, что вы принимали сегодня утромъ?

Она говорила, что зная сложеніе своего мужа, она знала, какія лекарства были ему необходимы и угощала его ими съ чрезвычайной щедростью. Сопротивленіе было невозможно, какъ ветеранъ сознавался самъ.

— У ней есть чудесные рецепты, говорилъ онъ мнѣ: — въ Индіи она лечила весь лагерь.

Она вздумала-было взять на своё попеченіе семью настоящаго писателя и предлагала разныя лекарства для моихъ дѣтей, такъ-что испуганная мать должна была прятать ихъ отъ нея. Я не говорю, чтобы это была пріятная женщина; голосъ ея былъ громкій и грубый. Анекдоты, которое она вѣчно разсказывала, относились къ военнымъ офицерамъ, съ которыми я не былъ знакомъ, и исторія которыхъ не интересовала меня. Она очень охотно пила вино, пока занималась этой болтовнёй. Я слышалъ не менѣе глупые разговоры въ болѣе знатномъ обществѣ и зналъ людей, съ восхищеніемъ слушавшихъ анекдоты герцогинь и маркизъ, ни чуть не интереснѣе тѣхъ, которые разсказывала генеральша Бэйнисъ. Жена моя съ лукавствомъ своего пола, передразнивала разговоръ мистриссъ Бэйнисъ очень смѣшно, но она всегда настойчиво увѣряла, что мистриссъ Бэйнисъ нисколько не глупѣе многихъ болѣе знатныхъ особъ.

Генеральша Бэйнисъ не колеблясь объявляла, что мы «спѣсивые люди», и съ перваго раза, какъ увидала насъ, объявила, что смотритъ на насъ съ постояннымъ мрачнымъ подозрѣніемъ. Мистриссъ Пенденнисъ была, по ея мнѣнію, безвредная и безхарактерная женщина, незамѣчательная ничѣмъ; а этотъ надменный, высокомѣрный мистеръ Пенденнисъ съ своимъ важнымъ видомъ… желала бы она знать, не-уже-ли жена британскаго генерала, служившаго во всѣхъ частяхъ Земного Шара и которая встрѣчала самыхъ знаменитыхъ генераловъ, губернаторовъ и жонъ ихъ… не-уже-ли она не довольно хороша для, и проч и проч. Кто не встрѣчался съ этими затрудненіями въ жизни и кто можетъ избѣгнуть ихъ?

— Чортъ меня возьми, сэръ! говаривалъ Филиппъ, крутя свои рыжіе усы: — я люблю, чтобы меня ненавидѣли нѣкоторые люди.

И надо признаться, что желаніе мистера Филиппа исполнялось. Кажется, другъ и біографъ мистера Филиппа имѣлъ нѣчто похожее на это чувство. По-крайней-мѣрѣ относительно этой дамы тяжело было поддерживать лицемѣрную вѣжливость. Имѣя въ насъ нужду по нѣкоторымъ ей одной извѣстнымъ причинамъ она скрывала кинжалъ, которымъ охотно пронзила бы насъ; но мы знали, что она сжимала его въ своей худощавой рукѣ, въ своёмъ тощемъ карманѣ. Она говорила намъ самые приторные комплименты, и гнѣвъ такъ и сверкалъ изъ ея глазъ — это была завистливая, лукавая женщина, но она любила своихъ дѣтей, берегла ихъ, сжимала въ своихъ худощавыхъ рукахъ съ ревнивой любовью.

— Прощай, душечка! Я оставляю тебя у твоихъ друзей. О, какъ вы добры къ ней, мистриссъ Пенденнисъ! Какъ мнѣ благодарить васъ и мистера Пенденниса… а смотрѣла она такъ, какъ-будто хотѣла отравить обоихъ насъ, уходя съ поклонами и съ приторными улыбками.