Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1

В одно из таких мгновений сонного забытья Януш увидел Владека, как он выходит из лесу и, подняв вверх винтовку, говорит: «Я все тебе скажу, сейчас все скажу!» — и хочет выстрелить в него. Януш вскрикнул и проснулся. Ночь становилась все холоднее.

Затемно, не останавливаясь, они миновали Винницу, утро застало их у берегов Буга. Дорога вилась вдоль реки, которая становилась все уже. После вчерашнего дождя зазеленели луга. Проезжая мимо хуторов, Януш заметил, что почки на вишневых деревьях уже набухли. Всем своим существом он вдруг почувствовал весну.

В полдень они остановились в каком-то селе. Здесь приказано было стоять до вечера и расположиться на ночлег. Юзек, Януш и Чиж заняли приличную хату, к ним пристроился и сержант Голич, который, видно, почуяв деньги у рядового Ройского, очень полюбил его и не хотел с ним расставаться. Хозяйке приказано было сварить картошки, сержант Голич раздобыл несколько банок мясных консервов, он же достал где-то флягу водки. Пир обещал быть веселым. Пригласили хозяина, не старого еще крестьянина, и его жену, довольно привлекательную женщину. Водка сразу всех сдружила. Хозяин, тощий, давно не бритый, проворно принялся за консервы, поджаренные Голичем на большой сковороде. Водка, разлитая в большие, грубого стекла стаканы, тоже быстро убывала. Януш только немного отхлебнул огненной жидкости, отдающей сивухой. Он заметил, что хозяева, обращаясь к ним, говорят «пан» и называют их армию «панской» армией. «Поляки для них всегда паны», — подумал Януш.

Политических разговоров за столом избегали. Сержант Голич, по мере того как водка делала свое дело, все ближе подвигался к хозяйке. Звали ее Матрена. Пока водка еще была в бутылке, хозяин прикидывался, будто ничего не замечает.

В хате с низким потолком, с маленькими, никогда не отворяющимися оконцами было очень жарко. В печи бушевал огонь, от шести разогретых сильных тел тоже исходило тепло. Голич снял с пояса револьвер и положил его на оконце возле чахлой фуксии, затем расстегнул куртку и рубашку, обнажив крепкую белую грудь. Он сидел, одной рукой полуобняв Матрену, а другой время от времени поднося ко рту стакан с водкой. Через полчаса он был уже порядком навеселе, а хозяин и вовсе пьян. Юзек прятал усмешку в светлые усики, а Стась то и дело клевал носом, роняя на стол забинтованную голову. Уже стемнело, и Матрена, выбрав большую, сухую лучину из лежавшего за печью пучка, зажгла ее и воткнула в какое-то железное приспособление. Лучина горела неровно, свет ползал по стенам и лицам людей. За окном лежал голубой весенний сумрак.

Голич поднес ко рту стакан с остатком водки, обнял Матрену уже не за талию, а повыше и крикнул:

— Ну, а теперь за здоровье нашего войска, панского войска.

Ура!

Тут хозяин, как кошка, вскочил с лавки, схватил с окна револьвер, вытащил его из кобуры и наставил на сержанта. Все сорвались с мест. Юзек нетвердо стоял на ногах — то ли оттого, что был пьян, то ли от усталости.

Крестьянин крикнул сиплым голосом:

— Руки вверх!

Но никто рук не поднял.

— Я стану пить за здоровье вашего панского войска? Я, Василь Чеботарик? Не дождетесь вы того, на погибель вашу, ляхи проклятые! Отпусти сейчас же мою жену, — повернулся он к Голичу, хотя тот уже не обнимал Матрену, — бо стрелять буду!

Стало тихо. Януш понял, что надо спасать положение. Он вдруг громко рассмеялся. Крестьянин взглянул на Януша и дрожащей рукой перевел револьвер на него. Но Януш сделал шаг к нему.

— Что за глупые шутки, — сказал он и спокойно взял револьвер из руки крестьянина. — Такие шутки, хозяин, — это уже не шутки! Держи. — Он протянул Голичу револьвер. — А вы, хозяин, садитесь. Тут у меня в стакане еще немного осталось. Выпьем, папаша, но не за здоровье польского войска, а за здоровье поляков. Ведь не все поляки паны. Вы же знаете, есть и польские крестьяне, и польские рабочие. За здоровье поляков!

Хозяин сел на лавку и тоже стал хохотать чуть не до слез.

— Справди, — повторял он, — справди, шутки таки, це мои шутки… справди…

И он опрокинул в рот остаток водки. Все снова уселись за стол. Януш указал хозяину на Стася:

— Это вот польский крестьянин, а это, — он пальцем показал на Голича, — польский рабочий из Варшавы. — И добавил: — С электростанции.

Крестьянин продолжал хохотать, хватаясь за живот. Матрена, хотя она тоже была под хмельком, все же уложила мужа на стоявшую в углу кровать с высокой горой подушек. Голич пожал под столом Янушу руку.

— Спасибо.

Януш засмеялся.

— В следующий раз ваша очередь!

Януш и Стась улеглись на печи — там было жарко, но чисто. Голич и Юзек разместились на лавках. Лучина погасла, было слышно, как Матрена в темноте укладывалась рядом с мужем. Несмотря на усталость, Януш от духоты не мог заснуть. Стась стонал во сне, у него болело раненое ухо. На темной стене двумя голубыми квадратами выделялись оконца. Янушу вдруг представилось мертвое тело Владека, засыпанное тяжелой глиной, вчера еще гибкое, живое; потом он подумал о его сестрах Анельке и Иоасе, как они ждут его в Смоловке. «Долго будут ждать вестей от брата», — прошептал Януш.

Вдруг Стась сел на постели и громко произнес:

— Мама!

Голич на своей лавке засмеялся; видно, он тоже не спал.

— Дети, — прошептал Януш, — все мы дети.

На другой день двинулись в путь с самого утра. Шли все время вдоль Буга. В полдень отряд остановился в Уладовке, на сахарном заводе. День снова был прекрасным, все распускалось прямо на глазах. В Уладовке уже цвели черешни. Следом за конной артиллерией Третьего корпуса еще до наступления вечера пришел отряд венгерских гонведов. По команде солдаты собрались, им было приказано составить оружие в козлы и разойтись. Винтовки остались только у караульных.

В этот вечер Януш и Стась стояли на часах перед домом, где жили офицеры. Ночь была теплая. Перед зарею рожок месяца, пробираясь между крышами, прижался к белым черешневым деревьям. Позади дома на высокой, покрытой мелкими белоснежными цветочками черемухе всю ночь пел соловей. Часовые ходили взад и вперед и наконец присели на крыльцо. Уже часа в четыре, когда предутренний сумрак вдруг словно вспыхнул изнутри, а черешни озарились как бы собственным сиянием, дверь медленно отворилась и на крыльцо вышел высокий мужчина без мундира в одной рубашке. Часовые вскочили, но он остановил их:

— Сидите, сидите, я тоже с вами присяду, поговорить хочется.

Это был Спыхала.

— Не холодно вам так? — спросил Януш.

— Нет, не холодно. Спасибо. Не могу спать, да и знал, что ты здесь…

Он помолчал. Соловей завел свою самую замысловатую трель — приближалось утро.

— Ну что? Разоружили нас австрийцы? — сказал Спыхала куда-то в пространство.