Исроэл-Иешуа Зингер - Братья Ашкенази. Роман в трех частях

Толстый директор Альбрехт начал злиться. Он видел, что этот еврей слишком много крутится на фабрике, прибирает ее к рукам, и потел от волнения всем своим необъятным телом. Его бесило, что этот тип вмешивается в его дела и выставляет его перед баронами Хунце в дурном свете. Но перечить Максу Ашкенази он не осмеливался. Он слишком зависел от своих хозяев, чтобы идти наперекор их желаниям. Но главное, Альбрехт был ленивым и сонным. Поэтому он утешался с ткачихами, которых поставлял ему слуга Мельхиор, каждые две недели посылавший новую девушку убирать директорскую квартиру при фабрике. А власть Макса Ашкенази крепла день ото дня. Вместе с ним сквозь тяжелые фабричные стены проникли жизнь и суета. Он делал, что хотел и что считал нужным. И как всегда, давал деньги братьям Хунце — столько, сколько им требовалось. Не успевал директор Альбрехт подумать о том, где достать денег, как Макс Ашкенази уже приносил необходимую сумму по первому слову одного из баронов. Его влияние на фабрике невероятно возросло. С некоторых пор сам директор Альбрехт старался его задобрить и заискивающе угощал сигарами. И все, кто нуждался в одолжении со стороны баронов Хунце, сначала обращались к Максу Ашкенази, чтобы он замолвил за них перед хозяевами словцо.

Но после устроенного Флидербоймом бала в честь губернатора и истории с земельными участками Лодзь совсем забыла о Максе Ашкенази и говорила только о Флидербойме и его новом генеральном управляющем, который так ловко скупил земли под будущую железную дорогу. Больше, чем где бы то ни было, о брате говорили в собственном доме Макса Ашкенази. Теща, часто приходившая к своей дочери, все время твердила о Янкеве-Бунеме, о его элегантности на балу, о его многочисленных успехах. Именно потому, что он, Макс, не хотел слушать о брате, эта заносчивая женщина без конца поминала его, пересыпая свой рассказ всяческими фантазиями и преувеличениями.

— Видела бы ты его, Диночка, — рассказывала она своей дочери. — Он выглядит как принц, когда проезжает по Петроковской улице. Кто бы мог ожидать?!

Диночка слушала и вздыхала. У Макса Ашкенази вскипала кровь. Своей злости на тещу он не выказывал. К чему себя выдавать? Но ее речи кололи его, как иголки. Он уходил из дома, не дождавшись, пока подадут компот.

Хотя он был у Хунце всего лишь генеральным управляющим, он ощущал их провал как собственный. Каждому делу, в которое он входил, он отдавался и душой, и телом. Так было и с фабрикой Хунце. Эта история с покупкой Флидербоймом участков отнимала у него покой и сон. Из-за нее он утратил вкус еды и питья. Будь это в его власти, он бы такого шанса не упустил. Он бы обвел Флидербойма вокруг пальца. Но хотя к его советам на фабрике и прислушивались, столь крупные дела были ему пока не по зубам. Он был еще слишком мелок для людей вроде губернатора. Такую шишку следовало бы обхаживать самим Хунце, но на них нельзя положиться. Их иноверческие головы заняты ерундой и развлечениями. Из-за своей глупости и любви к пустякам они сами отдали сокровище в руки Флидербойма.

Кроме того, у Макса Ашкенази был свой расчет: хотя он очень низко кланялся баронам Хунце и полагался только на их милость, он знал, что наступит день, когда он сам будет сидеть в большом фабричном кабинете, а другие будут ему кланяться. Он видел жизнь баронов, всю эту показуху и понимал, что прилежанием и трудом он сможет их вытеснить. Надо только как можно крепче взять фабрику в свои руки, стать ее центром, сердцем, а затем терпением, трудом и умом осуществить задуманное. И хотя это была очень далекая цель, он уже смотрел на фабрику как на собственность и все здесь было ему дорого. Поэтому заранее и сильнее, чем сами Хунце, он ненавидел конкурента своей фабрики — Максимилиана Флидербойма, хотел его уничтожить, вышвырнуть с рынка, вместе с его генеральным управляющим, который уселся прямо напротив него, чтобы колоть ему, Максу Ашкенази, глаза.

Мысль о триумфе его врагов мучила, грызла, жгла его, когда он ел, спал, разговаривал с людьми и даже когда он молился — иногда он еще делал это, выполняя необходимый минимум. Он постоянно размышлял, что же предпринять, чтобы этот Флидербойм, его брат, вся Лодзь и его дом заговорили о нем, забыв всех прочих. О, он еще не умер! Он, Макс Ашкенази, еще покажет, на что он способен! Потихоньку, терпеливо! И хорошо посмеется тот, кто будет смеяться последним. Если уж его бароны — недотепы и гуляки, он возьмет фабрику в свои руки. Нетрудно идти вверх, когда удача подталкивает тебя и на тебя сваливается. Гораздо труднее поймать ее самому, самому до чего-то додуматься.

И Макс Ашкенази додумался.

Сначала он произвел на фабрике очень важные изменения. Он уговорил Хунце отделиться от их компаньона Гецке и основать акционерное общество мануфактурной фабрики братьев баронов Хунце. Бароны ухватились за это. Они давно уже хотели отделаться от грубияна Гецке, не признававшего их титула и фамильярно называвшего их по именам, словно они все еще были мальчишками. Теперь такой компаньон был им ни к чему. Совет Макса Ашкенази отделиться от Гецке задел в них нужную струну. Но у них не было времени, чтобы провести эту операцию. Их манили другие дела — охота, фехтование и путешествия. Ашкенази все сделал сам. Это стало его большой победой.

В Лодзи заговорили об этом. Помимо славы Макс Ашкенази получил в награду от фабрики хороший пакет акций. Он и хотел не денег, а акций.

Сразу же после этого он додумался до крупной деловой комбинации, которая всколыхнула весь город.

Идея пришла ему в голову случайно, можно сказать, застала врасплох.

Он шел в задумчивости по улице и вдруг заметил красное женское платье, которое буквально ослепило его. Он остановился.

Внимание Ашкенази привлекла не женщина; хотя он уже звался не Симха-Меер, а Макс, обрил бороду и укоротил одежду, как немец, он не гонялся за женщинами.

Его не занимали такие глупости, он на них не отвлекался. Он знал, что зов плоти способен лишить разума и состояния. Его интересовали практические, большие вещи. Глаз Макса Ашкенази ласкали красные кирпичные стены фабрики, работающие машины, груженные товарами вагоны. Нет, не женщина ослепила его плутоватые глаза, а ее платье. Простое, но очень яркое, такого ровного и светлого красного цвета, в какой никто не красил ткани в Лодзи.

Макс Ашкенази остановился, чтобы посмотреть на женщину. Она взглянула на него, смерила взглядом и пошла дальше. Мужчина последовал за ней. Наконец она остановилась у ограды фабрики. Он тоже остановился. Но не заговорил с женщиной, а только смотрел на нее. Женщина ждала. Она была простая, не первой молодости, но крепко сложенная.

— Что это пан идет за мной? — спросила она.