Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Сильвия, Сильвия, ты плачешь!

Сильвия (тихим голосом, делая знак молчать). Молчи.

Она отходит от занавеса. Тихо спрашивает.

Ты ее видела? Ты видела ее?

Франческа (не расслышав, вскакивая). Кого? Ту? Она там?

Сильвия.Нет, статую…

Сестра указывает на себя. Она делает движение, выражающее ее ослепление. Слышен скрип тяжело отворяющейся двери.

Обе вздрагивают.

Это она! Уходи отсюда! Уходи!

Франческа (протягивая к ней руки, с последней беспокойной мольбой). Ах, сестра моя!

Сильвия (находя в себе первоначальную энергию). Уходи! Не бойся.

Она выталкивает сестру в дверь, закрывает выход, комната погружается в прежний ровный полумрак.

Сильвия Сеттала остановилась, как бы окоченев от ожидания, с лицом, обращенным к двери, со взглядом, устремленным в одну точку. В глубокой тишине отчетливо слышен скрип ключа, которым отпирают дверь. Ожидающая не меняет своей позы. Чья-то рука поднимает портьеру. Входит Джоконда Дианти , закрывая за собой дверь. Сначала она не замечает соперницы, так как входит из света в полумрак и густая вуаль закрывает все ее лицо. При виде Сильвии она останавливается с подавленным криком. Несколько мгновений обе женщины стоят лицом к лицу, не произнося ни слова.

Сильвия (чистым и твердым, но лишенным негодования или угрозы, голосом). Я — Сильвия Сеттала.

Ее соперница молчит, продолжая закрываться вуалью. Молчание.

Джоконда (глухим голосом). Разве вы не знаете?

Сильвия (продолжая быть сдержанной). Я знаю одно — что вы вошли сюда, как в собственный дом. Вы застали меня здесь такой же спокойной, как если бы я также была у себя дома. Стало быть, одна из нас присваивает себе права другой, одна из нас просто врывается в чужое. Кто же? (Молчание.) Может быть, я?

Джоконда (продолжая оставаться под вуалью, прежним глухим голосом, как бы стараясь смягчить свою смелость). Может быть.

Сильвия становится еще бледнее и несколько пошатывается, словно от внутреннего удара.

Сильвия (собравшись с силами, дрожа от негодования). Отлично… есть женщина, которая очень низкой приманкой завлекла в свою сеть одного человека, она отняла его у домашнего мира, у величия искусства, у благородства грез, которые он лелеял долгие годы, в расцвете своих сил, она довела его до тревожного и острого исступления, в котором он утратил всякое чувство доброты и справедливости, эта женщина подвергла его мучениям более тяжелым, чем могла когда-нибудь изобрести жестокость больного скукой палача, постоянно поддерживая в его крови пламя неистовой лихорадки, она истощила и иссушила его, она сделала для него невыносимой жизнь, дала ему оружие в руки и толкнула на самоубийство, она же, наконец, знала, что он умирает с каждым днем на далеком ложе, у которого происходила беспрерывная борьба со смертью. Эта женщина не знала ни угрызений совести, ни жалости, ни стыда, — больше: она вернулась в злополучный дом прежде, чем успели смыть пролитую кровь, вернулась туда в надежде снова привлечь добычу, снова поджидая ее в засаде, взвешивая один за другим эффекты своей наглости и своего упорства, предвкушая наслаждение новым разрушением. Есть женщина, которая все это сделала, которая сказала: «Сильная и благородная жизнь свободно цвела на свете, я ухватилась за нее, согнула, придавила к земле и затем срубила одним ударом. Я думала, что она мной уничтожена навсегда. И что же? Эта жизнь начинает снова зеленеть, выпрямляется, поднимается, может расцвести снова! И что же? Вокруг нее закрываются раны, мука затихает, воскресает надежда, может заликовать радость!.. Разве я потерплю такую обиду? Неужели я позволю так шутить с собой? Нет! Я начну все сначала, попытаюсь снова, прибегну ко всем средствам сопротивления, буду безжалостна». Есть такая женщина, она дала себе это обещание, вооружилась своей решимостью, как секирой, и готова наносить новые удары с улыбкой на устах. Вы ее не узнаете? Она вошла сюда с закрытым лицом, заговорила глухим голосом, произнесла вот сейчас леденящее душу слово, рассчитывая, как всегда, на свою наглость и на снисхождение со стороны других. Вы ее узнаете?

Джоконда (не меняя тона). Та, которую я знаю, не такая. Она говорит глухим голосом только потому, что стоит перед вами опечаленная. Она уважает великую и скорбную любовь, которой вы живете, она удивляется силе, воодушевляющей вас. Когда вы говорили, она отлично понимала, что только для утешения в невыразимом отчаянии ваши слова нарисовали образ, так бесконечно отличающийся от действительности. Неумолимого в ней нет ничего, она сама повинуется могуществу, которое оказывается безжалостным.

Сильвия (с горечью, с гордостью). Я знаю, что вы искусны во всех видах красноречия.

Джоконда. К чему эта резкость? В ваших первых словах звучало другое, когда вы мне задали ваш вопрос, мне показалось, что вы просто хотели узнать истину.

Сильвия.Ав чем же ваша истина?

Джоконда.Истина, имеющая значение для нас обеих, одна: истина любви. Вы это знаете. Но я боюсь сделать вам больно.

Сильвия.Не бойтесь.

Джоконда.Женщина, которой вы сделали столько упреков, была горячо любима и — позвольте мне сказать это! — любима славной любовью. Она не унизила, а возвысила некую сильную жизнь. И, так как последнее слово, которое она слышала за несколько минут до наступления этого ужасного события, было слово любви, то она верит, что она любима и теперь. Вот истина, которая имеет значение.

Сильвия (страстно). Она ошибается, ошибается… Вы ошибаетесь! Он не любит вас больше, больше не любит, может быть, и не любил вас никогда. Это была не любовь с его стороны, а отравление, жестокое рабство, безумие и горячка. Когда он мучился на своем одре, воспоминания проходили перед его глазами одно за другим, как пугающие молнии. И, рыдая у ног моих, он благословил кровь, послужившую делу его искупления… Он не любит вас, не любит!

Джоконда.Крик вашей любви — крик потерпевшего крушение.

Сильвия.Он не любит вас! Вы были для него докучным оводом, вы довели его до бешенства, толкнули его в объятия смерти…

Джоконда.Не я, не я толкнула его на смерть, — вы сами. Правда, он хотел умереть, чтобы освободиться от уз, но не от тех, которыми я его связала: от других, от ваших уз, от тех, которые наложила на него ваша добродетель или ваше право и которые заставляли его выносить невыносимые мучения.

Сильвия.Ах, нет ничего, что вы не осмелились бы исказить. От него, из его собственных уст, в минуту, когда вся его душа поднялась к свету, от него самого я слышала: «Если иго может быть разбито насильственно, то я благословляю насилие!» Он сам сказал мне это, когда вся его душа снова раскрылась для истины.