Эдит Уортон - В доме веселья

Он провел ее через весь дом в огромную комнату, где обычно обреталась миссис Тренор и где даже в отсутствие хозяйки оставался дух ее пребывания.

Как обычно, комната была заполнена цветами, газетами, письменный стол покрывала груда мусора, — в общем, картина давно и хорошо знакомая. И было просто удивительно, что Джуди не вскочила ей навстречу из кресла, стоящего у огня.

Ясно было, что, кроме самого Тренора, никто не занимал упомянутое кресло, ибо над тем витало облако сигарного дыма, а рядом стоял один из тех замысловатых складных столиков, которые британская изобретательность создала, дабы способствовать циркуляции табака и алкоголя. Подобное оборудование в кабинете не было необычным в кругу друзей Лили, где курение и пьянство считалось дозволенным в рассуждении места и времени, и первым ее побуждением было желание угоститься сигаретой, предложенной Тренором, но, вмешавшись в его болтливость и удивленно глядя на него, она спросила:

— Где Джуди?

Тренор, подогретый необычным для него потоком слов и, возможно, длительной близостью с бутылками, как раз склонился над одной из них в попытке расшифровать ее серебряную этикетку.

— Вот, Лили, капельку коньяка в газировку — вид у вас бледненький, честно, клянусь, и кончик носа покраснел. Я возьму стаканчик для компании… Джуди? Понимаете, ее одолела чертова мигрень — просто с ног свалила бедняжку, вот она и попросила меня объяснить — уладить… Идите к огню, выглядите вы измотанной, правда. Позвольте устроить вас поудобнее, вот, хорошая девочка.

Он взял ее руку, чуть подтрунивая, и потянул ее к низкому сиденью у очага, но она остановилась и спокойно освободилась.

— Вы хотите сказать, Джуди так плохо, что она не может встретиться со мной? Разве она не хочет, чтобы я поднялась к ней?

Тренор осушил стакан и медленно поставил его, а потом ответил:

— Да нет, дело в том, что она никого не хочет видеть. Приступ случился внезапно, ну да, и она попросила меня передать вам, что страшно сожалеет и, если бы она знала, где вы обедаете, она бы сообщила непременно.

— Она знала, где я обедаю, я упомянула это в телеграмме. Но это не имеет значения, конечно, я полагаю, что если ей так плохо, то она не вернется в Белломонт утром, и тогда я могу зайти и повидать ее.

— Да. Именно, отличная мысль. Я скажу ей, что вы заглянете завтра утром. А теперь сядьте на минуту, дорогая, и давайте поболтаем спокойно, по-доброму. Не пригубите ли хоть капельку, просто за компанию? Скажите, что вы думаете о сигарете. Что, не нравится? Зачем вы ее выкинули?

— Я выкинула ее, потому что должна идти, если вы будете так добры и вызовете для меня экипаж, — ответила Лили, улыбнувшись.

Ей не нравилось непривычное возбуждение Тренора, объяснявшееся слишком очевидно, и мысль о том, что она наедине с ним, когда ее подруга вне досягаемости на другом конце большого пустого дома, не способствовала желанию продлить тет-а-тет.

Но Тренор, с поспешностью, которая не ускользнула от Лили, стал между нею и дверью:

— Ну зачем вам уходить? Совершенно не понимаю! Если бы здесь была Джуди, вы бы сплетничали бесконечно, а мне не хотите уделить и пяти минут! Всегда одно и то же. Вчера вечером я не мог даже приблизиться к вам, я пошел на эту чертову вульгарную вечеринку, только чтобы вас повидать, и там все только о вас и говорили, спрашивали, видел ли я когда-нибудь столь же ошеломительное существо, а когда я попытался подойти и поговорить, вы даже не замечали меня и продолжали веселиться и шутить со всеми этими ослами, которым только того и надо, чтобы потом с важным видом утверждать, будто они в курсе дела, стоит только вас упомянуть.

Он помолчал, побагровев от своей филиппики, и уставился на нее с выражением, в котором обида была самым слабым ингредиентом из тех, что могли бы ей не понравиться. Однако она собралась с духом, стоя настороженно посреди комнаты, с легкой усмешкой, все увеличивающей дистанцию между ней и Тренором.

Из этого далека она сказала:

— Что за нелепость, Гас. Уже двенадцатый час, и я очень прошу вас вызвать экипаж.

Он не двинулся, набычившись, что уже стало внушать ей омерзение.

— А вот не вызову — что вы сделаете?

— Тогда я поднимусь к Джуди, если вы принуждаете меня побеспокоить ее.

Тренор подошел на шаг к ней и взял ее за локоть:

— Вот что, Лили, почему бы вам не согласиться уделить мне пять минут?

— Только не сегодня, Гас, вы…

— Отлично, тогда я сам уделю их себе, и сколько захочу.

Он завел себя до предела, руки его скрылись глубоко в карманах. Он кивнул на кресло у камина:

— Сядьте там, пожалуйста, я должен кое-что вам сказать.

Вспыльчивость Лили победила ее страх. Она выпрямилась и двинулась к двери.

— Если у вас есть что сказать мне, скажете это в другой раз. Я пойду к Джуди, или вы вызываете мне экипаж немедленно.

Он захохотал:

— Ради бога, вы можете подняться, милая, но Джуди там нет.

Лили взглянула на него тревожно.

— Вы хотите сказать, что Джуди нет в доме, нет в городе?! — воскликнула она.

— Именно это я и говорю, — ответил Тренор, его хвастливые интонации сменились угрюмыми под ее взглядом.

— Чепуха, я не верю вам. Я иду наверх, — сказала она нетерпеливо.

Он вдруг отошел в сторону, давая ей дойти до порога.

— Идите, кто ж возражает, но жена моя в Белломонте.

Лили на мгновение обрела уверенность.

— Она бы сообщила мне, если бы решила не встречаться.

— Она сообщила, она звонила утром, чтобы я вам передал.

— Но мне никто ничего не передал.

— Это я не передал.

Какое-то время они смотрели друг на друга. Но Лили все еще видела собеседника сквозь муть презрения, что исключало осмысленность любых соображений.

— Я не могу представить себе, зачем вы позволяете себе такие глупые шутки со мной, но если вы уже утолили ваше своеобразное чувство юмора, то я опять прошу вас вызвать мне экипаж.

Сказала — и тут же сама себя одернула: так говорить было нельзя. Чтобы быть ужаленным иронией, не обязательно ее понимать, и такие же злые прожилки на лице Тренора могли выступить, если бы она действительно отхлестала его.

— Вот что, Лили, не смейте разговаривать со мной таким властным тоном! — Он снова направился к двери, а она, инстинктивно отпрянув, позволила ему завладеть спасительным порогом. — Я действительно разыграл вас, признаю. Но если вы думаете, что мне стыдно, то вы ошибаетесь. Господь свидетель, я терпел достаточно, я ходил вокруг вас и выглядел идиотом. И это когда вы позволяли другим развлекаться с вами… позволяли им смеяться надо мной, смею сказать… я не очень остроумен и не умею выставлять друзей на посмешище, как вы… но я понимаю, когда смеются надо мной… я сразу понимаю, когда из меня делают дурака…