Эдит Уортон - В доме веселья

Миссис Фишер была не из тех женщин, которые переводят разговор на себя без причины, и она, совсем не чуждаясь обходного маневра, использовала прямую речь, словно фокусник пустую болтовню, отвлекая внимание зрителя, чтобы в решающий момент обнаружить истинную цель, вытащив ее из рукава. Сквозь пелену сигаретного дыма она продолжала задумчиво смотреть на мисс Барт, которая, отпустив служанку, села перед туалетным столиком и отбросила на плечи волны распущенных волос.

— Твои волосы восхитительны, Лили. Истончились? Какое это имеет значение, когда они такие сияющие и густые? У стольких женщин все их волнения тут же сказываются на волосах, но по твоим не скажешь, что ты вообще когда-нибудь волновалась. Ты никогда не выглядела лучше, чем сегодня вечером. Матти Гормер сказала мне, что Морпет хотел писать тебя, — почему ты не согласилась ему позировать?

Мисс Барт поглядела в зеркало на отражение лица, которое сейчас обсуждалось, и сказала с ноткой раздражения:

— Я не хочу принимать портрет от Пола Морпета в дар.

Миссис Фишер задумалась.

— Н-нет. Но теперь, особенно… впрочем, он может написать его, когда ты выйдешь замуж.

Она подождала немного и продолжила:

— Кстати, Матти заходила недавно. Приехала в воскресенье — и с Бертой Дорсет, подумать только!

Она сделала паузу, наблюдая, какой эффект произвело сообщение, но щетка в руке мисс Барт продолжала невозмутимое движение ото лба к затылку.

— Изумлению моему не было предела, — настаивала миссис Фишер. — Нет в мире двух женщин, настолько не созданных друг для друга… с точки зрения Берты, конечно. Матти-то, бедолага, полагает вполне естественным, что Берта проявила к ней интерес… без сомнения, кролик всегда думает, что это он очаровывает удава. Я же тебе говорила, что Матти тайно мечтает предаваться скуке в истинно светском окружении, и сейчас время пришло — я предвижу, что она пожертвует старыми друзьями.

Лили отложила щетку и обожгла подругу взглядом.

— Включая меня? — предположила она.

— Ах, дорогуша, — пробормотала миссис Фишер, приподнявшись, чтобы подвинуть полено в камине.

— Это и есть план Берты, так, что ли? — продолжала мисс Барт спокойно. — Конечно, она ничего не делает просто так, и, уезжая с Лонг-Айленда, я понимала, что она расставляет силки для Матти.

Миссис Фишер вздохнула уклончиво:

— Она постится сейчас, в любом случае. Шумная независимость Матти — всего лишь более утонченная форма снобизма, если подумать. Берта уже может заставить ее поверить во что угодно!.. И я боюсь, что она уже начала, бедное мое дитя, внушать ужасы про тебя.

Лили покраснела под сенью ниспадающих волос.

— Мир слишком мерзок, — пробормотала она, спрятавшись от испытующего взгляда миссис Фишер.

— Да, не очень приятное место, и единственный способ сохранить опору — это бороться с ним на его условиях, и прежде всего, моя дорогая, не в одиночку! — Миссис Фишер собрала все свои зыбкие скрытые смыслы в решительный кулак. — Ты рассказала мне так мало, что я могу только догадываться о происходящем, но мы все живем в такой спешке, что совсем нет времени продолжать ненавидеть кого-то без причины, и если Берта по-прежнему готова на все, лишь бы очернить тебя, значит, она все еще тебя боится. С ее точки зрения, есть только одна причина бояться тебя, и я уверена, что, если ты хочешь наказать ее, у тебя должны быть средства под рукой. Думаю, можно было бы женить на тебе Джорджа Дорсета хоть завтра, но, если тебя не устраивает именно такая форма мести, единственное, что спасет тебя от Берты, — это брак с кем-нибудь другим.

Миссис Фишер представила происходящее в таком свете, который был подобен безрадостному и ясному зимнему восходу. С холодной точностью, лишенной светотени и красок, он очертил факты и словно бы отпечатал их на белых стенах окружающих лишений: миссис Фишер растворила окна, сквозь которые никогда не увидишь ни лоскутка неба. Однако идеалисту, опустившемуся до вульгарной необходимости, нужна помощь вульгарно мыслящих умов, чтобы сделать выводы, до которых он не в состоянии снизойти. Лили легче было доверить миссис Фишер формулировку сути происходящего, чем самостоятельно посмотреть правде в глаза. Однако, столкнувшись с этой правдой, она проследила всю длинную цепочку последствий, которые не замедлили отчетливо проявиться уже на следующий вечер — во время прогулки с Роуздейлом.

Был один из тех редких ноябрьских дней, когда воздух совсем по-летнему напоен светом, и что-то в очертаниях пейзажа и золотистый туман, окутывающий все вокруг, напомнили тот сентябрьский день, когда Лили и Селден взбирались на склоны Белломонта. Докучливая память тут же обратила ее внимание на иронический контраст между тем, что было тогда, и тем, что происходило сейчас, ведь та прогулка с Селденом была предпринята в непреодолимом желании избежать последствий, ради которых, собственно, и затевалась нынешняя. Но были и другие воспоминания. Неотвязные воспоминания о том, что уже много раз умело расставленные ею сети оставались пустыми то ли по злому велению судьбы, то ли от недостатка желания и настойчивости с ее стороны. Теперь-то настойчивости у нее с избытком. Лили понимала, что придется начинать заново изнурительную работу по возрождению — и это будет еще сложнее, если Берте Дорсет удастся расстроить ее дружбу с Гормерами. Стремление избавиться от опасности усиливалось страстным желанием триумфальной победы над Бертой Дорсет, но, только обладая богатством и властью, можно было одолеть Берту. Став женой Роуздейла — того Роуздейла, сотворить которого было в ее власти, — Лили, по крайней мере, могла бы создать неуязвимый оплот против своего врага.

Она пила эту мысль, словно обжигающий пьянящий напиток, он помогал ей играть свою роль в сцене, к которой так откровенно стремился Роуздейл. Лили шла рядом с ним, и каждый нерв ее дрожал, как струна, от его взгляда и голоса, но она убеждала себя, что это та самая цена, которую она должна заплатить за абсолютную власть над ним. Она выжидала того мгновения, когда пора будет от уступок перейти в наступление и дать ему столь же ясно понять, какова будет его расплата. Но его франтоватый апломб казался неуязвимым для подобных намеков, и нечто жесткое и упрямое ощущалось под внешней теплотой его поведения.

Они молча сидели в уединении скалистого ущелья над озером, когда она внезапно прервала кульминацию его страстной речи и перешла в атаку, устремив на него взгляд, полный гибельной красоты.

— Я действительно верю вам, мистер Роуздейл, — сказала она тихо, — и я готова стать вашей женой, когда вы того пожелаете.

Роуздейл, покраснев до самых корней своих напомаженных волос, вскочил и застыл перед ней в позе полного, едва ли не комического замешательства.